− О, Генри, мне страшно…
Я сжимаю ее в объятиях, наслаждаясь ароматом ее тела. Произношу со смешком:
− Теперь ты в надежных руках.
Она хихикает:
− Ты законченный обольститель… Да! На следующей неделе они готовят какую-то публикацию в «Вашингтон-пост». О том, будто ты выбил бюджетные деньги на сфальсифицированные научные изыскания. Фамилию журналиста я тебе скажу.
Вот так номер! Я едва не подскакиваю на постели.
А после вновь приникаю с признательностью и обожанием к обретенному источнику плотских утех и спасительной информации.
Ранним утром она покидает меня, − совершенно измочаленного, разбитого на куски, но крайне удовлетворенного очередной победой.
Некоторое время я лежу, размышляя над ее словами о создающейся против меня коалиции в Совете. Факт неприятный, но я воспринимаю его равнодушно. Мне есть на кого опереться, устремления многих членов Совета зависят от моей доброй воли, а интриги существуют в любом коллективе. Достаточно сойтись двум людям, и вот уже пошла игра! Другое дело, если настроения и действия, направленные против меня, начнут приобретать широкомасштабный характер, можно их вывернуть в свою пользу. В частности, если вскроется история с преступной записью совещаний Совета, можно оправдать ее закономерностью своих опасений в искренности коллег и целесообразностью психофизической, к примеру, аналитики их реакций. Шито белыми нитками, но в условиях угрозы внутренней войны это звучит, как аргумент обороны. То есть, сами виноваты, довели хорошего парня до ручки.
Я заставляю себя соснуть на часок, а затем принимаюсь собираться на аэродром. Возвращение домой откладывается. Срочнейшей задачей видится предотвращение публикации, сулящей грандиозный скандал. Я лечу в Нью-Йорк, к Тони Паллито, моему старинному приятелю. Мы познакомились с ним в ранней юности, во Флориде, где он проводил лето с родителями в доме по соседству, и мы по сей день очень дружны. Мы постоянно помогаем друг другу, не считаясь количеством услуг. У Тони колоссальные связи в прессе, да и вообще у меня к нему накопилась уйма вопросов. Он очень серьезный бизнесмен, а кроме того, увы, глава одного из влиятельных итальянских кланов.
Прежде, чем я покидаю номер, раздается звонок телефона. Звонит Ричард.
− Есть любопытные новости, − сообщает он. – Вы помните вашу соседку, миссис Тремб? Она живет практически через дорогу…
С трудом, однако, я припоминаю старуху в пышном парике, похожую на засохшую какашку.
− Так вот, − продолжает Ричард. – Вчера, используя ее машину, на территорию вашего поселка проникли те двое русских, которых мы разыскиваем в Нью-Йорке. Старуха дьявольски хитра, она подыграла им, даже сподобилась показать окрестности, чтобы выявить интересующие их объекты. У нее с собой неотлучно радиопульт для вызова охраны, и она решила пощекотать себе нервы… Подробности при встрече, но эти бандиты, несомненно, вынюхивали что-то поблизости от вашего дома. Меры к усилению безопасности я предпринял.
Час от часу не легче! Я изнеможенно опускаюсь в кресло. Собрав силы, отрывисто спрашиваю:
− Что еще?
Ричард бодро рапортует, что через его связи в ФБР в наше московское посольство дан запрос на розыск и арест преступника, ограбившего мой сейф.
Я не успеваю проанализировать такого рода заявление, а этот болван уже спешит заверить меня, что ФБР давно и тесно работает с их местной полицией, а потому ее активная поддержка нам обеспечена!
− Запрос уже ушел? – Трубка в моей руке дрожит, хлопая мне по уху.
− Еще вчера! – сообщается мне победно.
− Что ты натворил?! – ору я. – Кроме денег он взял важнейшие документы! И если они попадут в чужие руки, да еще за границей…
− Но вы же ничего об этом не говорили… − с беспокойным смешком заявляет он.
Я беспомощно хватаю ртом воздух. Выдыхаю:
− Ни одного действия без согласования со мной! Ни одного!
В самолете пытаюсь уснуть, но взвинченные нервы и сумятица взбудораженных мыслей отгоняют желанное забвение.
К Тони я приезжаю, едва волоча ноги.
Дом Тони стоит в глубине тенистого сада. Возводил дом еще его дед в начале прошлого века. Строение основательное, ухоженное, и от него буквально веет традициями и историей.
С непритворной сердечностью мы обнимаемся, и я прохожу в кабинет дона. Он одет по-домашнему: в толстый свитер грубой вязки, в джинсы с пузырящимися коленями и в войлочные тапочки. Тем не менее, на его запястьях − два непременных атрибута, знакомых мне, кажется, с юности: усыпанные бриллиантами часы, испускающие нестерпимое неоновое сверкание и тяжелый золотой браслет, опять-таки с бриллиантовой россыпью букв, составляющих имя владельца. Мне совершенно чужда эта вычурная роскошь, но, видимо, Тони она необходима. Или бедный мальчик из Бруклина самоутверждается ей до сих пор, или в этом − элемент самолюбования, присущий его национальности. Кстати, именно Тони подарил мне удлиненный 'Роллс-Ройс' − спесивый и непрактичный, избавиться от которого я не могу из уважения к приятелю, пользуюсь им, поскольку машина должна работать, а кроме того, агрегат производит должное впечатление на слабые умы, то и дело необходимые мне в достижении мелких целей. Перед умными людьми владение подобным средством передвижения приходится оправдывать дурным вкусом подносителей даров.
В кабинете Тони − тяжелая резная мебель темного дерева, камин, золоченые подсвечники и старинная хрустальная люстра, под которой некогда совещались знаменитые американские гангстеры.
− Ты хреново выглядишь, − говорит мне Тони, усаживаясь в кресло за письменным столом.
− Ты не лучше, − отвечаю я, вглядываясь в мешки под глазами на его одутловатом лице и обильную седину в небрежно зачесанных назад волосах. – Пора бы нам съездить во Флориду, ты как?
− Когда? − вздыхает он. – На мне куча дел и людей. Я – тяжело работающий бизнесмен.
Это бесспорно. Тони владеет многочисленной доходной недвижимостью, у него добрая сотня ресторанов по всем Штатам, десяток отелей, кроме того, он – один из главных поставщиков гранита и мрамора из Латинской Америки, и − владелец нескольких кладбищ, в том числе, в Нью-Йорке.
Похоронный бизнес – отрасль перспективная, быстроразвивающаяся и приносит, судя по всему, стабильные доходы, хотя говорить с Тони на данную тему я не расположен. Вообще ненавижу похороны, в них что-то противоестественное, и я всегда их избегаю. Своих собственных – особенно. Кстати, лет десять назад в прессе прошел шумок, будто на кладбищах мистера Паллито, распространена традиция подкладывать в яму, под законно оформленного покойника, труп, а то и не один, жертв мафиозных войн. Шумок, правда, пронесся и быстренько растаял.
Именно со своих вероятных неприятностей, связанных с газетчиками, я начинаю разговор.
− Я это решу, − мрачно кивает Тони. – Сегодня же.
− Это могу решить и я, − откликаюсь устало, − но твои заботы кое-кто верно оценит… И еще. Мне надо, чтобы твои ребята поговорили с Праттом. Его провокации не знают предела.
− А если он обратится… − Тони косо указывает в потолок.
− Он трус, и сразу же сдуется, − говорю я.
− Я дам тебе людей, но сам останусь в стороне, − отвечает он. – В вашу банку с пауками лучше не совать палец. И ты должен меня понять.
Мне нечего возразить, логика Тони прямолинейна, но мудра. Государство превыше мафии. А члены Совета превыше государства.
Я перехожу к иной теме, рассказывая об ограблении сейфа и о сбежавшем русском.
− Тебе нужны помощники в его розыске? – спрашивает он. – Наши ребята в таком деле бесполезны. Чужая страна, чужой язык…
− Нет ли у тебя там серьезных и надежных связей? − подсказываю я.
