— Нет. Я здесь просто спасаюсь от несправедливости.
Голд сквозь завесу сигаретного дыма, прищурившись, взглянул на него.
— Так, так. А может, вы сбытчик кокаина?
— Неужели похож? — Сэл вытряхнул из пачки сигарету и закурил.
— Не знаю, как выглядит сбытчик кокаина. Если вы сбытчик, значит, как вы.
Сэл решительно мотнул головой:
— В наркобизнесе я смыслю ровно столько, сколько в буддизме. Нет, совершенно не пригоден для этого дела.
Они выпили новую порцию спиртного, принесенного официанткой.
— А вы тоже здешний житель? — поинтересовался Голд.
Сэл осторожно поставил пустой бокал на стол.
— Вы, кажется, сказали, что больше не служите в полиции?
— Нет, я только сказал, что служил в полиции. — Голд внимательно разглядывал Сэла поверх зажатой в зубах дымящейся сигареты. — Разрешите спросить вас, сынок, вы заметили сидевших в дальнем конце стойки двух парней? — Он повернулся на низеньком вращающемся стульчике и кивнул в сторону бара. — Они уже ушли. Обратили на них внимание?
Сэл устремил взгляд в сумрак бара.
— Нет... не обратил.
— Зато они вас наверняка заметили, потому что охотятся за вами. Питают к вам особый интерес.
— Вы уверены? — после паузы спросил Сэл, взглянув на Голда.
— Я тридцать пять лет оттрубил в полиции, сынок, и копов узнаю за версту. Но эти — не копы.
Сэл задумался, потом с улыбкой сказал:
— Наверняка какие-нибудь фанаты. Они ездят за мной по всему миру.
Голд пожал плечами.
— Может быть. Может быть.
— Или попросту гомики.
— Нет. Тогда бы их заинтересовал Гектор.
Они рассмеялись. В этот момент Гектор как раз вернулся, понял, что речь шла о нем, нахмурился, но все-таки слегка поаплодировал Сэлу.
— Gracias, senor Eric[30], — процедил он сквозь зубы в микрофон и сел за инструмент.
— Знаете, — понизив голос, сказал Голд, — я немедленно сматываюсь отсюда, хотя слушать вас очень приятно и пить с вами одно удовольствие. Но в любую минуту может что-то случиться, а я не хочу стать свидетелем того, как какой-то подонок будет убивать музыканта. К тому же, — он наклонился к Сэлу и перешел на шепот: — больше не могу слушать этого кретина, — он кивнул в сторону Гектора. — Надеюсь, мы еще увидимся. Будьте осторожны.
Они пожали друг другу руки, после чего Голд резко повернулся и зашагал к выходу. Он уже был в дверях, когда Гектор забарабанил по клавишам, обрушив на слушателей целую бурю звуков.
Сэл безутешно рыдал во сне, захлебываясь слезами, потом закашлялся и наконец проснулся. Вытирая лицо ладонями, он пытался успокоиться. А когда понял, что плакал во сне, по спине побежали мурашки. По радио передавали его песню «Прикосновение незнакомки» в исполнении Изабель. Яни обычно настраивала свой приемник на местную радиостанцию и слушала мексиканскую музыку. Но сегодня, видимо, желая сделать ему приятное, включила мощную ретрансляционную станцию Дуранго. В ее программу были включены сорок американских хитов. Голос Изабель, услышанный им во сне, всколыхнул все чувства, которые он старался в себе заглушить. И он проснулся в слезах на грязном матраце, брошенном прямо на цементный пол в маленькой комнатушке неудачливой проститутки Яниры. Он слушал голос Изабель и думал о бессмысленности, даже нелепости собственного существования в этом убогом жилище, камере его добровольного заточения, где божественный голос его возлюбленной, с которой они были неразлучны более двух лет, порой заглушала доносившаяся снаружи грубая брань. Изабель, теперь известная певица, исполняла самый популярный в мире хит, слова и музыка которого принадлежали Сэлу: «Мы с тобой уже не в Канзасе, Тото». Он слушал затаив дыхание, и лишь когда замерли последние звуки песни, исполнил ставший привычным утренний ритуал: взял стоявшую у изголовья бутылку и налил в стакан текилу. Рука со стаканом дрожала не очень сильно, и Сэл подумал: «Значит, не окончательно спился. Но через несколько лет это может случиться. — Сэл запрокинул голову и поднес стакан ко рту. — Прими свое лекарство, Сальваторе. И тебе станет легче». И действительно, вскоре настроение его заметно улучшилось.
Сэл налил себе еще и сел, прижав колени к груди. Он был в одних джинсах, совсем коротких, на теле блестели капельки пота. Был уже полдень. С каждым днем Сэл вставал все позже и позже. Температура в этой бетонной коробке достигала девяноста пяти градусов по Фаренгейту. А снаружи было на шестнадцать градусов выше. Сэл выглянул на покрытую потом руку и подумал, что очень скоро он испарится. Жара здесь не то что в Луизиане. Там воздух тяжелый и влажный. Все время пьешь что-то холодное, обмахиваешься веером и мечтаешь о голых женщинах с белой гладкой кожей. А здесь этот сухой адский огонь пустыни — сущий убийца. Жара иссушает кожу, расплавляет мозг, притупляет волю, гонит в тень. Того и гляди, отдашь концы.
Вскоре пришла Яни с кофе, который сварила на маленькой плите во дворе. К немалому удивлению Сэла, она готовила во дворе, а холодильник держала в комнате.
— Ты уже проснулся? — Она протянула ему чашку кофе. Но он не взял ее, и Яни поставила чашку на матрац рядом с ним.
— Уже два часа, — заметила она без тени упрека. А про себя подумала, что лучше бы этот мужчина поменьше пил и пораньше вставал. «Этот мужчина» — только так она говорила о Сэле. Он был для нее недоступен, поэтому она и не помышляла о каких-либо правах на него.
— Переключи на другую программу, — пробормотал он, стараясь не расплескать вино из стакана, который держал на колене.
— Como?[31]
— El estacion yo guiero musica mejicana. — Мне хотелось бы послушать мексиканскую музыку. — Он говорил немного по-испански, она немного по-английски, и каким-то образом они понимали друг друга.
Яни нажала другую кнопку на приемнике, и комната наполнилась нестройными звуками мексиканских ударных инструментов. Она мечтала о хорошем приемнике, например, фирмы «Сони» со встроенным в него магнитофоном и о том, чтобы его подарил ей этот мужчина. Деньги у него есть, она знает, по крайней мере, на текилу и кокаин. Но обратиться к нему с просьбой она не смела. Тем более о покупке нового приемника или, скажем, одежды для ее оборванных дочерей, не говоря уже о телевизоре, жилище получше или хотя бы продуктах. Раз в несколько недель она говорила ему: «Продукты кончились», — и тогда он давал ей стодолларовую купюру из тех, что хранил под матрацом вместе с немецким пистолетом, с которым никогда не расставался. Потом он вез ее с дочерьми на своем великолепном красном «джипе» в Эль-Сапор. Боже, как это было прекрасно! И она на несколько недель покупала продукты. Сдачу всегда возвращала, за исключением тех случаев, когда ей казалось, что он не замечал протянутых ею денег. Таким образом она скопила почти пятьдесят долларов и хранила их в пустой банке из-под кофе, постоянно беспокоясь, как бы он не потребовал их обратно. И потому не решалась купить на них что-нибудь себе или дочкам. Застенчивая и скромная, Яни до смерти боялась мужчин, и проститутка из нее получилась плохая, а это, как известно, последний и единственный шанс для бедной девушки не умереть с голоду — в любой стране мира. Мужчины, грубые, с садистскими наклонностями, таскали ее за волосы, оставляли на теле синяки, и это усиливало страх. Сэла, страшного американца, она тоже боялась, но по другой причине — просто считала себя недостойной его. Сэл никогда пальцем ее не тронул, голоса на нее не повысил. Так что вряд ли он вспомнит про те заветные пятьдесят долларов в кофейной банке. Его вообще ничего не интересует, считала Яни. Но зачем все-таки он держит под матрацем пистолет?
— Сейчас принесу вам поесть, — сказала Яни и вышла во двор.
Сэл проводил ее невидящим взглядом. Он все еще находился под впечатлением его любимого хита в исполнении Изабель. «Прикосновение незнакомки»... Он вспомнил, как они записывали этот хит в Мюнхене на великолепной новейшей аппаратуре. Кажется, тогда похолодало и шел снег, но какой это был месяц, Сэл, хоть убей, вспомнить не мог. Скорее всего декабрь или январь. Они часами отрабатывали какую-нибудь
