Он протянул банку девочке. Та поднесла к горлышку ладони и осторожно разжала пальцы. Светлячок упал на бумажную подстилку, мигая, словно крохотный фонарик. Харли быстро завинтил усеянную дырочками крышку.
Стефи взяла банку у него из рук и с любопытством заглянула внутрь.
— Как он это делает? — прошептала она.
— Окисление, — объяснил Харли.
Стефи недоуменно нахмурила брови. Харли попытался было придумать более понятное для девочки объяснение, но так и не смог справиться с этой задачей.
— Волшебный порошок, — провозгласил он наконец, удовлетворенно откидываясь на спинку кресла. — Феи посыпают хвостики светлячков волшебным порошком, чтобы они могли освещать себе дорогу.
Морщинки на лбу у Стефи разгладились, и лицо ее озарилось улыбкой. Девочка протянула банку обратно.
— Пойду поймаю еще одного.
Однако не успела она сделать и двух шагов, как за спиною ее раздался голос матери.
— Погоди, Стефи, — мягко остановила дочку Мэри Клер. — Пора готовиться ко сну.
— Ой, мамочка, ну пожалуйста! Еще немножко!
Но мать оставалась непреклонной.
— Тебе и так уже давно следует быть в постели. — Она поднялась и, сложив рупором ладони у рта, прокричала: — Джимми! Пора идти домой и ложиться спать!
В ответ на что из темноты послышались унылые стенания, со всей очевидностью свидетельствующие о том, что мальчик, равно как и его сестра, отнюдь не испытывал желания прерывать игру.
Решив, что и сам он засиделся, Харли поднялся с кресла.
— Ну, пожалуй, и я пойду, — сказал он, потягиваясь.
Тем временем Стефи осторожно подкралась к гостю и прижалась хрупким тельцем к его ноге.
— А ты не почитаешь мне на ночь сказку? — спросила она и, подняв на мужчину полный надежды взгляд, стиснула пальчиками его руку.
Едва ощутив прикосновение ее крохотной ладошки, Харли понял, что, даже если б девчушка попросила его пройтись по раскаленным углям, он не задумываясь проделал бы это.
— Пожалуй, ради такого дела можно и задержаться, — пробормотал ковбой.
Быстро пожав ему руку, Стефи тут же устремилась к дверям дома.
— Только погоди минутку — мне еще нужно помыться, — успела сообщить она, прежде чем захлопнуть за собою дверь. И понеслась вверх по лестнице, громко шлепая по ступеням босыми пятками.
Тем временем у крыльца появился и Джимми. Щеки его все еще горели после азартной охоты. Волоча ноги, мальчик уныло проплелся за сестрой, но, взявшись было за дверную ручку, обернулся.
— Если завтра вам нужно будет помочь работать на тракторе, то можете рассчитывать на меня.
Мальчик произнес эти слова с такой надеждой в голосе, что Харли кивнул. Он отлично знал, что все работы на пастбище уже полностью закончены, но решил проехаться по полю еще разок, чтобы не разочаровывать парнишку.
— Тогда жди часов в девять у задней ограды. Я за тобой заеду.
Растянув рот до ушей, Джимми рванул дверь и с радостным воплем ускакал вверх по лестнице.
И тут же, словно нежное прикосновение мягкого бархата, из темноты долетел до слуха Харли голос Мэри Клер:
— Да вы ведь, кажется, уже все скосили?
Харли пожал плечами.
— Ничего, хуже не будет.
Женщина дотронулась пальцами до его руки, и Харли почувствовал, как сердце подскочило в груди.
— Зачем вы тратите столько сил ради того, чтобы их позабавить? — осторожно спросила Мэри Клер.
Харли повернулся, но она не убрала руку. Налетевший ветерок подхватил рыжие локоны, унося их за собою во тьму, — и Харли вдруг испытал страстное желание повторить движение ветра кончиками своих пальцев. Однако вовремя вспомнил, что дал зарок никогда больше не прикасаться к этой женщине, и решил твердо следовать своему обету.
— Затем, что мне самому это нравится, — ответил он, опустив глаза.
Вздохнув, Мэри Клер убрала руку.
— Спасибо, — прошептала она.
Харли недоуменно вскинул голову.
— За что?
— Как — за что? Вы дарите моим детям приключения и воспоминания, которые они никогда не забудут.
Глава четвертая
Широко расставив ноги, Харли стоял в проеме дверей, ведущих в комнату Дженни, и, сложив руки на груди, массировал пальцами тело, стараясь унять полыхающую внутри боль. По щекам его катились горючие слезы, которые сдерживал он уже много лет. Блуждая взглядом по опустевшему помещению, он пытался вспомнить, как выглядело оно в ту пору, когда здесь еще жила его дочурка.
Тогда тут стояла огромная кровать, застеленная кружевным покрывалом — почти таким же, как в спальне у Стефи. И почти те же куклы отдыхали на подушках. А все стены были увешаны картинками с изображением разных зверюшек — Дженни всегда обожала животных. В уголке у окна стоял стол, за которым девочка любила коротать долгие дождливые дни, раскрашивая для любимого папы картинки в книжках, которые тот покупал для нее в городе.
Харли сомкнул веки, и в ушах его вновь зазвенел голос дочки, радостно визжащей, когда он бросал ее на кровать. Харли вспомнил, как щекотал девчушку до тех пор, пока та, заливаясь смехом, не принималась умолять его о пощаде. С этого начинался их ежевечерний ритуал, после которого они устраивались на кровати с книжкой. Ритуал, о котором он почти забыл…
Возможно, именно то, что нынешним вечером Харли читал книжку маленькой Стефи, заставило его заглянуть в эту комнату. Под бдительным взором Мэри Клер он расположился в изголовье кроватки и обнял малышку за хрупкие плечики. Прижав к груди куклу и внимательно вслушиваясь в его слова, Стефи увлеченно разглядывала картинки, лишь временами отвлекаясь, чтобы одарить чтеца благодарной улыбкой.
Вернувшись домой, он тут же поднялся в комнату дочери, куда так редко отваживался заглядывать прежде. С тех пор как Сьюзен, бросив его, забрала с собою детей, Харли, отправляясь спать, боялся даже проходить мимо дверей, ведущих в детские спальни. Не желая бередить воспоминаниями память, он предпочитал диван в своем кабинете.
Стерев ладонью слезы со щек, Харли отвернулся и, добредя до комнаты Томми, заглянул и туда. Как и в спальне сестры, там сохранились лишь остатки мебели, привезенной им из Сан-Антонио: кровать, комод и кресло. Прежде все стены были облеплены портретами любимых спортсменов сына, а главное место занимали бейсбольные бита и перчатка, подвешенные к полочке, которую Харли самолично вырезал в подарок сыну. Но среди всего прочего Сьюзен прихватила с собою и ее.
Харли вздохнул, затворил дверь, потом медленно спустился в свою комнату и стал раздеваться. В отличие от детских, в этом помещении ничто не пробуждало его воспоминаний. Уезжая, Сьюзен забрала из дома все: мебель, подушки, картины и всевозможные безделушки, которые они много лет собирали вместе. А он даже и не пытался ей перечить, потому что хотел, чтобы дети, очутившись вдруг в совершенно незнакомом им городе, были окружены давно привычными для них предметами. Впрочем, его вовсе не
