— О Дине.
Он взглянул на меня, продолжая записывать.
— Диана? Да я недолго встречался с ней, в прошлом году.
Его ручка споткнулась, и я начала переживать, что отвлекла его и сбила все его подсчеты.
— Не о Диане, а о Дине. — Я уже была сыта по горло тем, что ни один из них не может ее вспомнить. — О твоей сестре.
— О! — сказал он и записал: «5?n(x — 4y)». — Она уехала давным-давно.
— Точно, — сказала я. — И ты ее знал. А вот я — не знала. Но, видишь ли, она и моя сестра.
— Мммм… — Он нахмурился, и было трудно понять, хмурится ли он из-за меня, из-за Дины или из-за своей работы. — На самом деле я не знал ее. Она была намного меня старше.
— Да нет, ты ее знал. Тебе уже исполнилось девять, когда она ушла из дома.
Он откинулся на спинку стула.
— И правда. Но у нас с ней было мало общего.
— Джейк говорит, что она была задирой.
— В самом деле? Не могу припомнить.
У меня вырвался вздох облегчения.
— Может, конечно, так и было, просто я об этом не знал. Не забывай, что шесть лет — это большой возрастной барьер, когда тебе всего девять. У нее были свои друзья, и она ушла с ними в конце концов.
— Цыгане, — сказала я доверительно.
— Нет, не думаю. А ты почему так решила?
Я не знала. Я просто думала, что это цыгане.
— Ну и куда же она ушла?
— Она ушла с группой хиппи. Думаю — к свободной любви. У них были длинные волосы, носили они бусы, а обувь не носили. Мне представляется, они собирались жить коммуной.
— Какой коммуной?
— Знаешь, это когда все живут вместе и всем делятся, в основном в плане секса. Такие вещи обычно долго не длятся.
— Почему же она тогда не вернулась домой?
— Думаю, отец ей сказал, чтобы никогда не возвращалась.
Это становилось интересным. Мне понравился вид отца, стоящего в дверях с поднятой во гневе рукой и кричащего: «Ноги твоей не будет на пороге моего дома!»
Пол опять взялся за карандаш:
— У меня работа.
— А какая она была?
— Какая? Что ты имеешь в виду? Просто сначала она была, а потом ее не стало. И после ее ухода жизнь стала более мирной.
Каким-то образом я почувствовала, что Пол знает больше, но не намерен мне рассказывать. Полагаю, времена были трудные, когда Дина ушла. Я родилась, мама умерла — так много изменений за такой короткий промежуток времени.
От Адриана проку было не намного больше. Он совсем недавно женился на Лесли, и они все свое свободное время отдавали творческому процессу под названием «Сделай сам», сначала дома, затем в саду.
— Следующую плиту нужно установить пониже, — тяжело выдохнул он, когда я пришла к ним без предупреждения. — Тогда завтра сможем положить дерн.
Через окно в кухне я наблюдала, как они с Лесли поднимали и устанавливали огромную плиту. Я подумала, что он лучше всех расскажет мне о Дине, потому что он по возрасту был к ней ближе всех.
Но он показался мне рассеянным, когда вошел в дом.
— Боюсь, что я вспоминаю ее не так уж часто. С тех пор, как она ушла, прошло так много времени. Не могу сказать, что мне ее недоставало.
— Джейк говорит, она была задирой.
Он пожал плечами:
— Ко мне она не приставала. Но ей трудно было бы это сделать. Я был больше. Там, в гостиной, ее фотография. Мы все вместе. Конечно, кроме тебя.
— Знаю, — сказала я. Мне все понятно. — А почему нет других Дининых фотографий?
— Думаю, папа все выбросил, когда она ушла. Он разозлился.
— А на маму он тоже злился?
— Не понял?
— Видишь ли, ее фотографий ведь тоже нет.
— Интересная мысль. — Он наполнил чайник. — Полагаю, что тоже. Оставить на него одного четверых детей!
— Пятерых, — сказала я. Он забыл обо мне, совсем малышке в то время.
Он нахмурился, потом кивнул.
— Пятерых, — согласился он.
— Как ты считаешь, почему она сбежала?
— Ну, в то время это казалось романтичным.
— Она была умная?
Он посмотрел удивленно.
— Даже не знаю. Полагаю, что да. — Он поставил чайник на плиту. — Знаешь, я едва ее помню. Когда мы были маленькие, то играли вместе, но это не всегда удавалось, потому что мы оба хотели руководить. Тогда у нас появились разные друзья, и мы стали встречаться только за столом. А когда она повзрослела, стала часто кричать на всех, бросать все, что попадет под руку, и в один прекрасный день ушла. Она моталась по округе в фургончике с группой сомнительных людей, знаешь, в таком автофургончике, выкрашенном в розовый цвет и с перекошенными вопросительными знаками, выведенными зловещей краской по всей поверхности. Почти как у Сальвадора Дали… — Закипела вода, и он налил кипяток в заварочный чайник. — Китти, а в чем, собственно говоря, дело?
Я ничего не соображала. Все плясало у меня перед глазами. Вопросительные знаки были зелеными, желтыми, оранжевыми, и все эти цвета спиралью вились по розовому фону, как будто они были змеями, огромными, раздувшимися, почему-то вызывавшими тревогу. Я знала тот фургон, что увез Дину прочь.
Я зашла домой в поисках Мартина. Он гладил свои рубашки.
— Мартин, — сказала я, взгромоздившись на подлокотник дивана рядом с гладильной доской, — ты помнишь фургончик, в котором уехала Дина?
Он рассеянно кивнул.
— Я видела его.
— Мммм…
— Слушай, Мартин, я все знаю. Я на самом деле его видела.
Он аккуратно расправлял рукав, перед тем как начать гладить.
— Ты не могла его видеть, Китти. Ты еще не родилась, когда она уехала.
— Знаю, знаю. Но я все равно его видела.
Он не отвечал. Он водил утюгом между пуговиц — медленно-медленно.
— Откуда же я тогда знаю, как он выглядел, Мартин? — страдальчески промолвила я.
Он повертел головой.
— Не знаю. Может, ты видела что-то похожее. У многих сейчас есть фургоны.
— Думаешь, они вернулись? Дина с друзьями?
Он перестал гладить и пристально посмотрел на меня, очевидно что-то напряженно обдумывая. Мартина никогда не поймешь. Иногда он и не думает вовсе.
— Нет, — сказал он. — Они не вернулись.
