…Выясняется, что после этого мне трудно приняться за работу. Мой ум, преодолевший единым прыжком последние несколько дней, позволявший мне быстро читать и аналитически мыслить, внезапно затормозил. Я знаю почему. Все из-за этой идеи выяснить что-то еще о маминой жизни. Мне понравилась эта идея о «духе, хранящемся в коробочке». Лучше, чем безликий пепел в урне. На чердаке на Теннисон- Драйв среди паутины и заброшенной мебели полно коробок с бумагами. Хоть я и не люблю туда подниматься, но все-таки намерена это сделать.
Мне хочется отправиться туда немедленно, но я понимаю, что не должна торопиться, а, наоборот, должна подойти к делу со всей осторожностью. Нужно выбрать время, когда никого не будет дома, а это почти невозможно. Необходимо придумать какое-то объяснение, но мне ничего не приходит в голову.
Звонок в дверь заставляет меня подпрыгнуть. Все это время Джеймс ждал, хотел поговорить со мной и теперь наконец пришел и звонит в дверь. Ключ у него есть. Может приходить, когда захочет. Как было бы хорошо, если бы он вел себя более непринужденно.
Я открываю дверь, и он тут как тут, с глупым видом и с сумкой «Теско» в руках.
— Тебе идти к врачу, — говорит он. — Я подумал, что после этого мы могли бы поесть вместе.
— Что значит:
Он кашляет, уставившись в пол.
— Я позвонил им и сказал, что не приду.
Гнев поднимается у меня внутри, закипает в желудке и растекается по всем направлениям, начинает биться в ногах, руках, в кончике носа, вызывая ужасное желание заорать на него.
— Тебя врач тоже хочет видеть, — говорю я медленно, голос у меня дрожит.
— Я знаю, — говорит он.
Мне хочется положить руки ему на шею и потрясти его. Закричать на него, побить его, силой заставить пойти со мной. Как я без него буду смотреть доктору Кросс в глаза?
— Китти, — говорит он.
— Что?
— Я не могу.
Он поднимает глаза, и я понимаю, что он расстроен не меньше моего.
Гнев улетучивается, почти как воздух, с шипением вырывающийся из шарика, и я ощущаю ужасную усталость.
— Да, просвещенному мужчине двадцать первого века это не по силам. В наши дни наличие комплексов не предполагается.
Он разводит руками, готовый сдаться:
— Я ни на что не гожусь. Мне очень жаль.
Я затаскиваю его внутрь и обнимаю.
— Кое на что ты еще сгодишься. По крайней мере, можешь приготовить что-нибудь вкусненькое, пока я хожу.
— Хочешь, я провожу тебя?
— Нет уж, я сама. Но как только приду, я захочу есть.
Он идет за мной на кухню вместе со своими покупками и смотрит на ряды грязных чашек из-под кофе. Берет груду книг на кухонном столе и аккуратно их складывает, уголок к уголку, все корешки смотрят в одну сторону. Потом идет к раковине и включает горячую воду. Берет с подоконника жидкость для мытья посуды, выдавливает немного и убирает на полку под раковиной. Он не начнет готовить, пока кухня не будет чистой.
— Когда я должна там быть?
— Через полчаса.
Не знаю, почему он не говорит про Генри и даже не произносит его имени. Как будто ему нужно отгородить себя не пропускающим эмоции хлопчатобумажным волокном, защищающим от любой страсти, к которой он не хочет прикасаться. Настоящая страсть для него слишком беспорядочна. Однажды вырвавшись наружу, она не так-то просто уходит. А возможно, он привык защищать меня и не может теперь от этой привычки избавиться.
Впрочем, хорошо, что он пришел. Я не имела ни малейшего представления о том, какой сегодня день. И он наверняка это знал.
Кабинет доктора Кросс так же чист, как квартира Джеймса, но более заставлен и приятен на вид. На стене репродукция матиссовских яблок. Освещение по всем правилам. Эта комната занимает промежуточное положение между квартирой Джеймса и моей. Я полагаю, это и есть норма.
— Он не придет, — говорю я и сажусь. — Мне очень жаль.
Она сдержанно улыбается:
— Я так и думала, что он не придет.
И откуда она могла об этом знать? Она его никогда не встречала.
— Попросите его еще раз. Если вы научитесь свободно разговаривать друг с другом о ребенке, это поможет вам обоим.
Она знает, как мы живем. Знает о наших квартирах по соседству.
— Я собираюсь обследовать чердак в доме отца, — говорю я возбужденно.
Она совсем не понимает, о чем это я, и потому ждет разъяснений. Мне нравится ее сдержанность.
— Там могут находиться вещи, рассказывающие о моей матери, — говорю я. — Знаете, фотографии, письма, одежда…
Я рассказываю ей о визите к мисс Ньюман и о коробочке, хранящей жизнь Джека.
— Вы многое помните о матери? — спрашивает она.
— Совсем немного. Я помню платье, мятое платье и бусы. Еще «Вечер после трудного дня».
— Можете вспомнить ее запах, ее цвета?
Я быстро поднимаю глаза. Как она догадалась, что я всегда замечаю цвета?
— Не знаю…
— Отец говорит о ней?
— Только о том времени, когда они впервые встретились. Он зол на нее — за то, что умерла.
— Откуда это вам известно?
— Думаю, Адриан сказал мне. Я всех расспрашивала о ней, но они не рассказывали ничего конкретного. Создается впечатление, что они все вспоминают о разных людях.
Доктор Кросс сидит спокойно и обдумывает услышанное. Она не кажется ни расстроенной, ни озабоченной.
— Когда вы спрашивали кого-либо в последний раз?
— Уже не один год прошел с тех пор. Мне тогда было только двенадцать.
— Теперь-то вы взрослая. Можно опять попробовать.
— Но они же ничего не знают. Друг другу противоречат.
— Уверена, что это неправда. Они старше вас — они должны ее помнить. Может быть, они больше думают о ней именно теперь, когда сами стали взрослыми настолько, что могут иметь детей.
Она права. Я полагалась на детские воспоминания. Вполне логично обращаться к прошлому как раз тогда, когда становишься старше.
Я просидела у доктора Кросс немного дольше.
— Запишитесь на следующую неделю, — сказала она, когда я уходила.
Возвращаясь домой, я все раздумывала о том, не растеряла ли и мисс Ньюман правду о Джеке. Может, коробочка, хранящая жизнь Джека, так же пуста, как индийский сундук?
…Выйдя из кабинета, я взглянула на часы и обрадовалась, увидев, что на них только 3.15. Есть время кое-куда заглянуть. У меня всего пять минут, я совсем не уверена, что успею, поэтому пускаюсь бегом.
Двери школы видны еще до того, как я подхожу. Начинают выходить дети, поэтому я замедляю шаги. Рози я не увижу — она ходит в детский сад, и ее забирают отдельно, — но у меня есть надежда взглянуть
