Я кивнул, сев к столу.
— Это от Лавайны из «Устричной королевы». Свежеприготовленный. Вкуснее на всем острове не сыскать. Я попросил поострее. Пойдет? Перечный соус по ее собственному рецепту.
— В самый раз. Сколько я вам должен?
— Да чего уж там. Просто решил, проголодались в ожидании.
Я снял с чашки фольгу. Салата тут было наложено с горкой: крупно нарезанные куски бело-розового мяса, мелко наструганный зеленый перец с луком. Я зачерпнул ложечку маринада, попробовал — хорошо, апельсин с перчиком. Принялся работать ложкой и пару минут молча хавал. Жевать приходилось на левой стороне — справа недоставало зубов после удара лопатой. Впрочем, это недоразумение ничуть не охлаждало разгоревшийся аппетит. Умяв половину порции, я позволил себе открыть рот не по существу.
— Такая, значит, у вас тактика? — спросил я Педерсона.
— В смысле?
— Ну, хороший коп, плохой коп. Что ж делать, если в участке всего-то двое, да и Бриндли не самый ловкий смычок в оркестре. Вот и приходится самому перевоплощаться.
— Бриндли — мой племянник.
— Извиняюсь, не знал.
— Да я не в обиде. Полицейский из него ни к черту.
— Зато в форме смотрится внушительно.
Инспектор засмеялся.
— Что есть, то есть. Сидел тут, шлем начищал?
— Ага.
— У него здорово получается, усердный парень. Сын сестренки моей. Главное — сделает, что ни прикажешь, а это дорогого стоит.
Я расправился с остатками салата и стал ждать Педерсона. Тот поел, достал из кармана пару зубочисток. Одну взял сам, другую протянул мне. Мы сидели, ковыряли в зубах. Инспектор поглядывал- поглядывал на меня, а затем и заявил:
— Больше в плохого копа играть не придется.
— Это еще почему?
— Потому что теперь мне доподлинно известно, что фотографа прикончил кто-то другой.
Глава 26
Щелчок — и зубочистка полетела в мусорную корзину.
— А вы точно знаете, что он не своей смертью умер? Мало ли что, а?
— Убили, как пить дать. Могу показать покойничка-то. Сами убедитесь.
— Да как-то не тянет.
— Это точно, зрелище не из приятных. Пуля в голову — пол-лица снесло. Из винтовки палили, двенадцатый калибр. Три пули парень словил: сюда… — Педерсон коснулся затылка, — в плечо и еще в правую ногу. Сегодня спозаранку рыбак его один выловил. Не здесь, южнее. Черт-те откуда течением принесло. Сдается мне, в воде его пуля-то и догнала. Выстрел сверху пришелся — с яхты, наверное. Раны чистые — ни гальки, ни песка. Но наверняка ничего не скажу, пока одни предположения.
Педерсон забрал со стола пустые пенопластовые чашки, бросил в корзину. Протер стол бумажной салфеткой.
— Только вот чего я не знаю: где сейчас мисс Пикеринг, — сказал он.
Я сидел, медленно постигая смысл сказанного, а потом спросил:
— А в номере Геннона смотрели?
— В первую очередь туда и наведался. По вашим стопам, — сказал Педерсон и внимательно на меня взглянул; я — на него. — Хотите, расскажу, чем вы вчера занимались? Распишу поминутно.
— Решайте сами.
— Ну, тогда я вкратце обрисую обстановку, заодно и выясним, есть ли какие неточности. Собственно, я потому и пропадал целых три часа — справки наводил, пока вами тут Бриндли занимался. Так что мне теперь доподлинно известно: жмур не ваших рук дело.
Ну, он и принялся рассказывать, что я делал, каждый мой шаг, вплоть до того, как я смотрел на Барбару в бинокль и вытаскивал из воды лорда Дауни. Инспектор знал в точности, сколько времени я просидел в баре — с семи тридцати почти до восьми тридцати; и что потом я направился в сторону «Багамских песков» в сопровождении некоего Никсона Стайлза.
— Этот малый, Никсон, — толковый паренек, — хмыкнул Педерсон.
— Да уж.
— Кузен моей жены.
— Вам каждый островитянин кем-нибудь приходится, да?
— Не, только половина, — сказал Педерсон. — Вот, скажем, Вильсон Боннер мне совершенно никто.
— Кто таков?
— Охранник в «Багамских песках». Помните такого? Вы как раз пытались к Брюсу Геннону вломиться, когда он на вас наткнулся.
— Никуда я не ломился. Просто хотел узнать… хм… там ли Барбара, может, она с фотографом…
— Ага, понятно. Убрались вы оттуда приблизительно в девять сорок. Прошли по Барак-стрит. Там, где улица пересекается с Хай-стрит, чуть не доходя, нырнули за миртовый кустик отлить. Дальше двигались строго по левой стороне, никуда не сворачивая, до самого «Альбери».
— Как вы все это узнали?
— Вильсон шел за вами следом. Он возвращался с работы, вечер был свободен. Скажите ему спасибо: обеспечил вам полное алиби, — сказал инспектор. — Мистер Пиндл показал, что вы поднялись к себе в коттедж и выли на луну. Он пошел вас проведать, но когда добрался, вы уже вовсю храпели. Так о чем вылось-то?
— Выл — и все тут.
— Ага, — согласился полицейский. — Любому мужчине порой хочется взвыть.
И тут я кое-что припомнил.
— С ними была одна девушка, не знаю, кто такая, — сказал я. — Она в «Багамские пески» возвращалась вместе с Барбарой и Генноном. Мне так сказали.
— Да, знаю. Некая девица по имени… — Педерсон полистал блокнот и нашел нужную запись. — Тиффани Сен-Джеймс. Ей девятнадцать, но на вид гораздо старше. Я с ней уже побеседовал. Гостья Бирмы Дауни. Утверждает, что Брюс Геннон подвез ее на своей коляске до особняка лорда, она высадилась около восьми вечера и с тех пор больше не видела ни фотографа, ни его попутчицу.
— Вы ей верите?
— У меня нет повода не верить. Мисс Дауни и еще одна подруга поручились, что в тот вечер она действительно была там, где говорит.
Педерсон подошел к окну, отдернул шторы. В ярком свете полуденного солнца на прибрежных водах сверкали зайчики. Инспектор стоял и смотрел на залив. Потом задернул шторы и обернулся ко мне.
— А ведь я знаю, как вы вчера с аэропортом намудрили, — проговорил он. — Вы не регистрировались как пассажир. По-хорошему, надо бы вас за решетку засадить за ложь служебному лицу, находящемуся при исполнении.
— А я никому и не лгал.
— Но сказали же, что документы у вас в порядке. Мол, в номере остались.
— Нет, я сказал, что при себе не имею. У меня их действительно тогда не было, да и сейчас нет.
— Неведомо что болтаете. Может, кинуть вас в карцер?
Делать нечего, раскололся я перед Педерсоном, все как на духу выложил — и про подставного Чипа
