Дело за малым: наскрести еще миллион за Барбару. Этот долг висел уже на мне.
Я, конечно, поставил любезных хозяек в известность, что такими суммами не располагаю. Правда, не стал уточнять, что у меня всего осталось две тысячи шестьсот двадцать четыре доллара и шестнадцать центов. Надо сказать, переговоры вела главным образом Зой Эпплквист; Бирма Дауни смолила как паровоз, а Тиффани Сен-Джеймс надувала губки и время от времени клала ногу на ногу.
— Наверняка у мисс Пикеринг имеется кое-что за душой, — подкинула идейку Зой.
Конечно, деньги у нее есть, заверил я. Да только я совсем не в курсе дела — она решает свои финансовые вопросы без моего участия.
Бирма что-то царапнула мелом на доске и показала надпись нам.
«Драгоценности».
— Барбара никогда побрякушками не интересовалась, — ответил я. — Может, у нее есть какой-нибудь сейф в надежном месте, но я даже представления не имею…
— Родные, близкие, — подсказывала Зой.
Я рассказал, что мать Барбары уже два года как отошла в мир иной, а других родственников, насколько я знаю, у нее нет.
— Тогда попытайтесь выйти на ее поверенного.
С адвокатом Барбары я знаком не был, однако пообещал Зой сделать пару звонков, а там действовать по ситуации. Больше обсуждать было нечего. Мы просто сидели и ждали… Ждали, когда зазвонит сотовый телефон и похититель скажет, что делать дальше. Все мы в этом деле оказались повязаны, и я предложил подругам вместе дожидаться звонка, поскольку искренне был готов остаться.
— Большое спасибо, но лучше не стоит, — возразила Зой Эпплквист. — Мы уже с ног валимся от усталости. А что стрясется — сразу вас оповестим.
Она встала, я поднялся с кресла и приготовился пожать ей руку на прощание, но Зой почему-то меня обняла. Я ее тоже обнял — на ощупь она походила на железную балку. Несгибаемая женщина.
— Об этом придется помалкивать. Надеюсь, вы понимаете? — сказала спортсменка.
Если честно, я не понимал. И даже был не совсем согласен и с огромной радостью переложил бы это серьезное и опасное дело на плечи профессионалов. Своими силами тут не разобраться: в серьезную мы попали передрягу. Не успел я и рта раскрыть, как Тиффани поднялась с дивана и тоже обняла меня. Это уже больше походило на объятия.
Я попрощался с Бирмой Дауни. Она нацарапала на дощечке два слова: «Спасибо вам».
Глава 29
Я поражаюсь, как устроен человек: в самую трудную минуту он держится, а только ослабнет хватка — тут же раскисает. В доме Бирмы Дауни я был Бесстрастным Заком, который, молча выслушав подробности похищения, холодно обсуждал план действий по сбору средств на выкуп. Однако же, едва ступив за порог, я превратился в Зака-Зомби. Шел как во сне, позабыв себя и не разбирая дороги. Вместо того чтобы выйти через главные ворота и по дороге вернуться в город, зачем-то побрел в дюны и долго там блуждал.
Я сел на песок и, глядя на океан, стал собираться с мыслями. Только, кажется, ухватишься за что-то, только начнешь понимать — будто кто как пошерудит кочергой в пылающем мозгу, разогнав горячие безумные искры, а те так и посыплются, обжигая воспаленный разум. Мир рушится на части, идет рябью в глазах, и сидишь, стиснув челюсти и не в силах сосредоточиться.
Помню, мне было лет пятнадцать или шестнадцать, и один богатей из Орландо предложил вместе поучаствовать на его яхте в гонках за Кубок Коронадо — яхт-клуб Менорки каждый год раскошеливается на эту пижонскую регату. Мы как раз вышли на последний заход, когда надо было, умело маневрируя на спинакере, войти в бухту Коронадо. И вдруг как гром среди ясного неба — сильный ветрила, предвестник грозы. Нас закрутило, яхта взбрыкнула, нос задрало кверху, мачта переломилась, и парус стал черпать воду, грозя увлечь за собой все судно. Вот тогда я впервые узнал, что такое страх — настоящий, нешуточный страх. Мысли пришли в полнейший сумбур — это была страшная мука: я стоял, не в силах и пальцем пошевелить, скованный ужасом. И тут неожиданно понял, что все могло обернуться куда хуже — это ведь не моя лодка, да и потонуть нам не дадут. Со вновь обретенным спокойствием я перескочил на нос яхты и принялся резать парусину, а хозяин тем временем завел мотор. Мы удачно выбрались из этой переделки и самостоятельно пришли к финишу.
Мало-помалу ко мне вернулось хладнокровие. Ну уж нет, слезами горю не поможешь. Все могло быть гораздо хуже. Еще прошлой ночью я думал, что Барбара ушла к другому. Потом, когда его выловили, я боялся, что и моя любимая мертва. Но оказалось совсем не так плохо. Какой там неплохо! Все просто здорово: она жива, и я ее спасу. Дело за миллионом.
Я встал и направился в сторону шоссе, по пути минуя владения лорда Дауни. Кларисса Персиваль как раз отъезжала от особняка в тележке для гольфа. Она меня заметила, остановилась и предложила подбросить до «Альбери». Впрочем, не успели мы проехать и сотни ярдов, как метиска разразилась рыданиями и свернула на обочину. Я дал ей выплакаться.
Наконец она проговорила:
— Все шишки на меня летят: я во всем виновата.
— При чем тут вы? Кто-то проник в дом и похитил старика.
— Я за ним недоглядела. Оставила одного, бедняжку. Вот его и забрали, а теперь…
Она снова заплакала. Придя в себя, женщина уступила моим просьбам и рассказала все как было, по порядку. Кое-что я уже слышал с подачи Зой Эпплквист.
— Вчера вечером, когда вы ушли, лорд Дауни заснул на диване, — сказала Кларисса. — Мне его тревожить не хотелось, у него в последнее время такой чуткий сон, и я не стала его перекладывать. Сама ушла на кухню стряпать ужин. Я там и была, когда погас свет. Вы же помните?
Я сказал, что не припоминаю, чтобы вечером выключали питание — на острове и в «Альбери» горел свет. Но согласился, что с утра электричества не было.
— Тут не подгадаешь. На острове так по-дурацки линии проходят, что где-то гаснет, а где-то — нет. Постоянно какие-то неполадки, — посетовала метиска. — Бросилась свечи на кухне искать — нигде их не было; керосинки хватилась — тоже как в воду канула. Я темноты боюсь, а иногда как выключат, так по нескольку часов и сидишь. Жуть берет… — Служанка невесело усмехнулась. — Помню, когда лорд Дауни на голову-то покрепче был, любил он попроказить. Тут все знали про мои страхи, а он до рубильника доберется да и выключит весь свет в доме — так, попугать. И радуется, радуется. А потом рубильник на место, и сам смеется. Эх, какой был весельчак…
При мысли о хозяине она снова пустила слезу, но быстро успокоилась.
— Тогда я позвонила матери. Она живет тут неподалеку. У нее электричество было, и она пригласила меня к себе — сказала, даст свечи и лампу. Я и отлучилась минут на десять. Как пришла — сразу на кухню, лампу зажгла и стала готовить. Горошек, рис с курицей, напекла его любимых кукурузных оладий. Положила в тарелку, пошла в гостиную — думала, может, лорд Дауни перекусить захочет, здорово они ему нравились. Смотрю, а бедняжки след простыл.
— В какое время это случилось? — поинтересовался я.
— Да не знаю, полвосьмого-в девять. Когда только успели пробраться… Видать, либо пока меня не было, либо пока с готовкой возилась: дом-то я не запирала. Здесь на острове народ дружелюбный, двери нараспашку, так уж повелось. А эти мерзавцы вошли и схватили хозяина. Он же такой был легкий.
Кларисса снова расплакалась.
Налетела какая-то мошкара. Она путалась в волосах, кусалась, пара жучков села на лодыжку, и я их прихлопнул. Кларисса словно не замечала — от расстройства, наверное.
Я спросил:
— Вы обнаружили пропажу и оповестили Бирму?
— Ну нет, не сразу. Я сначала пошла поискать. Взяла лампу, весь двор осмотрела, по пляжу походила
