чуток, не слишком далеко. Наведалась к соседям — раньше, бывало, он и туда забредал. Когда искать было уже негде, пошла Бирме рассказывать. Часов десять уже было вечера. Пожалуй, что и больше, потому как, когда я вернулась, электричество дали и я стала часы подводить по всему дому.
Кларисса вынула из сумочки салфетку и промокнула слезы.
— А давно это у него началось? — спросил я.
— Вы про уходы?
— Ну да. Так и развилось мало-помалу?
— Какое там. Быстро одолела напасть. Как Бирма покалечилась — он сразу и сдал.
— А до несчастья с дочерью старик был в порядке?
— Знаете, ему ведь семьдесят восемь, тут уж, как говорится, не без проблем, да только на голову он никогда не жаловался. Крепышом таким ходил. Я за ним ухаживаю вот уже… с год будет; сильно сдал он за последний месяц. Бирма вернулась, и пошло-поехало. Смотреть-то на нее больно, вот он и расклеился, старичок наш.
Я сказал:
— Тут и здоровый-то не выдержит: вся сшита-собрана, да еще и молчит. А врачи-то что говорят?
Кларисса пожала плечами:
— Не знаю. Медики передо мной не отчитываются. Я разговариваю лишь с Бирмой и гостями; только и они все больше скрытничают. — Метиска покачала головой. — А теперь будто бы хотят двести пятьдесят тысяч выплатить, да ведь денег таких тут давно не водилось.
— Может, Бирма на свои силы рассчитывает? Есть у нее сбережения?
— Не-а, ничего такого не слыхала. Она все у отца просила, особенно в последнее время — как в аварию попала. Разлад у них из-за денег-то, ой разлад.
— А у Зой Эпплквист? Как думаете, она богата?
— Я о ней вообще мало знаю — почти ничего. Говорит, мол, тренер или инструктор какой. Да, вспомнила, физиотерапевт.
Я как мог отбивался от мошкары: спасу от нее не стало.
— Двигаться пора, на лету не кусают, — сказала Кларисса.
Завела мотор и вырулила на дорогу. Мы проехали еще пару кварталов по Франт-стрит. На округу стремительно опускались сумерки. Отдыхающие, пользуясь первыми часами прохлады, высыпали на улицу. Встречные кто здоровался, кто махал рукой. Мы улыбались и махали в ответ, делая вид, что мир прекрасен и все идет своим чередом.
Глава 30
За время моего отсутствия в коттедже кто-то успел прибраться, а в ведерке со льдом стояла бутылка «Шрамсберга». Чтобы найти записную книжку Барбары, пришлось перерыть чертову кучу вещей. Раздобыв номер Штеффи Планк, я направился в основное здание, откуда можно было позвонить.
На телефоне уже висела дамочка из Чарлстона. Заметив меня, она сделала ручкой — секундочку, любезный — и как ни в чем не бывало принялась чесать языком. Другие женщины расположились в салоне и потягивали коктейли, пока их мужья играли в джин-рамми. Похоже, игра шла на интерес: они вели счет в специальном блокноте. Телевизор работал с выключенным звуком, а по экрану носились и плавали серые горизонтальные полосы. В уголке у проигрывателя доктор и миссис Такие-то убалтывались с какой-то парой. Из динамиков лился низкий, с хрипотцой голос Сары Воан, исполнявшей «Не разлюблю тебя». Вообще тут царила атмосфера пятидесятых: бокалы на длинных ножках, картежники, лирическая музыка и дрянное телевещание.
В баре никого не было, и я там устроился.
— «Барбанкур»? — спросил мистер Пиндл.
— Лучше что-нибудь полегче. Может, джин?
— Мудрый выбор. Ром напрочь голову сносит.
— Как не знать, научен горьким опытом.
— Никак не зря вчера на луну выл?
— А-а, перебрал, — отмахнулся я. — Зеленый змий, проклятый. Ром чуток «Бифитером» разбавил.
— Намешаешь джина с ромом — утром в месте незнакомом. Джин на ром — душе урон.
— Надо же, не слыхал еще такого, — сказал я. — А если наоборот?
— «Ром на джин — заснул немым». Или так еще слыхивал: «Рому к джину — расквасишь мину».
Тут у барной стойки показался доктор Такой-то — решил еще друзей угостить. Мистер Пиндл выполнил заказ. Доктор Такой-то отошел, и дворецкий прильнул к стойке и сказал негромко:
— Слышал я про фотографа-то. Страх, что творится. Не к добру, ой не к добру. Небывалое дело для здешних мест. Что власти-то думают?
Я покачал головой — мол, не в курсе дела.
— А про мисс Пикеринг не слышно? — спросил он.
Я пожал плечами — уж лучше так, чем врать напропалую.
Дама из Чарлстона наконец наговорилась. Я встал и направился в гостиную, но меня опередила другая модница.
— Вы меня извините? — кокетливо улыбнулась она и начала набирать номер.
Я вернулся в бар. Сара Воан запела «Потерянного». Паренек-поваренок принялся накрывать в столовой к ужину. Крисси Хайнман расставляла в вазы свежие цветы. Завидев меня, она с распростертыми объятиями бросилась навстречу.
— Ну как, держишься?
— Нормалек, — ответил я. — Пока собираюсь с мыслями и думаю, что же теперь делать.
— Если что потребуется, ты не стесняйся, мы с Чарли только рады будем…
Крисси отошла, и мистер Пиндл сказал:
— Между прочим, кое-кто их видел.
— Кого?
— Мисс Пикеринг и фотографа. Вчера вечером.
— Кто?
— Джастин, она здесь по кухне помогает, еще утром апельсиновым соком вас отпаивала. Она как раз домой возвращалась, когда заметила мисс Пикеринг, фотографа и ту блондиночку. В коляске для гольфа. Блондинка сидела за рулем, фотограф — рядом на переднем сиденье, а мисс Пикеринг — сзади.
— Блондинка сидела за рулем?
— Так мне сказала Джастин.
Концы с концами не вяжутся. Из того, что Тиффани Сен-Джеймс рассказала Педерсону, я понял, что фотограф сам предложил ее подвезти.
— А Джастин с инспектором уже успела поделиться?
— Знать не знаю. Вряд ли. Нет у нас, простых людей, такой привычки — к полицейским ходить. Обычно все наоборот происходит.
Девушка в голубом передничке вышла в зал и позвонила в колокольчик. Гости направились в столовую. Дама на телефоне даже не собиралась закругляться.
Я спросил Пиндла:
— Как он вам?
— Кто? Педерсон, что ли? О, этот в порядке. Играет по правилам. Греха на душу не возьмет. А вот ссориться с ним не советую. — Мистер Пиндл забрал у меня пустой бокал, заменив его свежей порцией джина. — Да вы же и сами старинные знакомцы, в футбол-то вместе гоняли небось.
— С кем?
— С ним, голубчиком, с кем же еще.
— Педерсон играл в футбол?
