какие-то смешные $1500–2000, которые в его бюджете погоды не делали.
– Я не расплатился за предыдущую поставку, – напомнил Андрей.
– Возьми еще на десятку баксов, мазафака, бери новые высоты, что там твоя Казань?
Условия он давал просто исключительные, как для крупных московских дилеров – 50 % скидка и отсрочка платежа три месяца (которые Андрей никогда не выдерживал и затягивал платежи на полгода а то и больше). Да, позиции тяжелые (сердечно-сосудистые препараты), дорогостоящие, не идут в лёт, но на таких условиях работать можно. Тем более что в последнее время активизировалась Казань – в частности Руслан Якушев, исполнитель с Татхимфармпрепаратов, который умудрялся продавать Шварц Фарму даже в Москву.
– Давай грузанем на Казань, дружище, – сказал Второв, когда устроились в самолете.
Но Андрей нуждался в быстрых деньгах, и вспомнил былые времена, когда продавал левый шовник, который привозили из Армении (судя по всему из гуманитарной помощи) с наценкой в 1000 % и выше. Всплыла в памяти сделка с мониторами Jostra, которые также продали гораздо дороже, чем по прайс-листу в несколько раз (правда реализация полученной в их оплату рентгенпленки растянулась на века).
Эти рассказы настолько захватили Второва, что он упустил из виду, что речь идет о событиях давно минувших дней, и предложил денег на очередной такой сверхприбыльный проект. Андрей скромно ответил: «Буду иметь в виду, как только так сразу», и переменил тему.
– Ты в курсе, что Диму Капранова до сих пор не выпустили? – спросил Второв.
– Ни хрена себе – он уже считай отмотал срок, находясь в КПЗ.
– А вот так – немного подлечился и снова в кутузку. Михалыч ничего не может сделать, Закревский сдулся, тем более интерес уже не тот. А помнишь, как он пытался на тебя наехать?
Из всей этой истории Андрей отчетливее всего помнил события первого января текущего года. То, что случилось с Ольгой Шериной в горах, не сотрется никогда из памяти.
– Надо будет съездить туда, повесить венок на дерево – рядом с Капрановским.
– Что?
– На место аварии, в горах. Мне до сих пор по ночам ее призрак является.
Андрей вспомнил январскую поездку в Абхазию, и ему стало не по себе. Показалось, что шурупы из кресла врезались в позвоночник и начали подниматься к голове, как ртуть в термометре.
Встреча с Халанским проходила по обычному сценарию: субботний день, закрытые двери приемной; только к традиционным трем конвертам (3 %, 5 %, аренда) прибавился еще один – дивиденды с аптеки, и в расшифровке платежей появилась соответствующая запись.
Разобравшись с платежами и положив конверты в стол, Халанский коснулся кадрового вопроса:
– Что с Ульяновым, ты уже его уволил?
Речь шла о новом заведующем аптекой, тезкой пролетарского вождя – Владимире Ульянове, которого приняла на работу Ирина, и буквально через неделю начались проблемы: поступили жалобы от больных на то, что он задрал цены, а также появилась информация, что он приходит на работу пьяный (последнее – от Ходыкиной, фармацевта, которую так и не уволили). Халанский позвонил Андрею на трубку и потребовал немедленно рассчитать Ульянова.
– ммм… Станислав Анатольевич… без проблем уволю, но звонил ваш зять…
– Что?! Мой зять?
– Да, он просил оставить Ульянова на работе, это его друг, и с его слов, с вами все вопросы решены.
– Это что за херня такая – «с вами все вопросы решены»…
Андрей передал сказанное в смягченной форме – на самом деле зять позвонил на мобильный телефон и не попросил, а потребовал не применять к зав. аптекой никаких санкций, а с тестем он якобы «порешает вопрос в тихой семейной обстановке».
Вообще отношения зятя с тестем оставались тайной за семью печатями. У парня была фирма, занимающаяся тем же самым, что и Совинком – продажа медицинского оборудования и расходных материалов, а Халанский игнорировал ее существование, и эта фирма перебивалась мелкими заказами, в основном по области. Андрей узнал о ее существовании только сейчас, в связи с ульяновской историей.
Обычно Халанский смотрел в окно, на окружающий пейзаж, прежде чем выдать какое-то решение. В этот раз не стал:
– Никто ничего не будет решать, Ульянов должен быть уволен.
– Вот и я про то же, давно собирался, – подхватил Андрей.
– Да, да… можешь представить, что мой зятёк из себя представляет, если этот алкаш – его друг.
И главный врач кардиоцентра рассказал о причинах неприязни к зятю. Перед тем, как возглавить ВОКЦ, Халанский был начальником облздравотдела, и находясь на этой ответственной должности, двигал фирму зятя – обеспечивал контрактами, и т. д. Но парень несколько раз подставил тестя, самым крупным проколом, из-за которого произошел разрыв отношений, была поставка недоброкачественных дезинфектантов по государственному контракту с областным бюджетом. Этот и другие скандалы удалось замять, используя влияние и административный ресурс, но были другие эпизоды, когда пришлось раскошелиться. По настойчивой просьбе зятя Халанский договорился насчет долгосрочной муниципальной аренды с правом выкупа очень привлекательного объекта недвижимости. Условия были весьма выгодные, и за объект пришлось побороться. Когда дело сделали, и нужно было пойти заключить договор и оплатить минимальные организационные расходы, зять включил заднюю скорость. И Халанскому, чтобы не ударить лицом в грязь, пришлось заплатить неустойку $1000, что на начало 90-х было крупной суммой.
Хоть это произошло не вчера, и давно должно забыться, Халанский завелся и продолжительное время чертыхался:
– Нет ничего хуже, чем нарушить слово. Договора, бумаги – все это ерунда. Главное в любом деле – это личная договоренность и дружеское рукопожатие. В старину купцы не подписывали бумаг – достаточно было сказать слово и пообещать выполнить условия. Когда он тебе звонил?
Андрей обладал хорошей зрительной и образной памятью – в момент звонка он ехал по набережной реки Пряжки, минут пять слушал незадачливого зятька, бездарно проебавшего единственный шанс в жизни – родство с влиятельным человеком; а закончил беседу уже возле Адмиралтейских верфей, где подобрал Алексея Ансимова. Это было в среду, два дня назад.
– В среду, Станислав Анатольевич.
– Вот так – позвонил в среду, и пообещал решить вопрос. Считай три дня прошло, а он не позвонил мне и ничего не сказал. То есть подвел тебя. Да, да… но даже если бы позвонил, я бы не изменил решение: Ульянов – алкаш и хапуга и должен быть уволен!
Как обычно, Халанский проводил Андрея до двери и там пожал руку на прощание:
– Будем работать!
Нажав на ручку, Андрей открыл дверь и лицом к лицу столкнулся с человеком, которого часто вспоминал в последнее время. На пороге стоял Александр Михайлович Капранов – собственной персоной, в майке, спортивных брюках и шлепанцах, с датчиком-монитором на поясе. ВИП-пациент пришел к главврачу. Он не узнал Андрея, конечно, не ожидал тут встретить.
– Здравствуйте, проходите, Александр… Алексеевич, как самочувствие?
(У Халанского почему-то все были «Алексеевичами», это отчество он присваивал всем, знавшие эту особенность привыкли и уже не поправляли).
Он протянул руку через порог и буквально затащил Капранова в кабинет.
Облик «Михалыча» долго стоял перед глазами Андрея – облик человека, погруженного в нечто вроде смертельного спокойствия или медленной душевной агонии. Так наверное должны выглядеть умирающие в предпоследние минуты жизни, когда физические их страдания почему-либо прекратились, но внешний мир со всеми его интересами, вопросами и ощущениями уже перестал существовать для них. Дело было даже не в пепельно-сером цвете лица и безжизненно свисающих руках, а в мертвом отсутствующем взгляде, казалось, человек не понимал, кто он и зачем здесь находится.
В офисе ждал Ульянов, быдловатый красавец лет около 40 – он еще на что-то надеялся. Услышав отрицательный ответ, долго возмущался:
– Этого не может быть, Халанскому должны позвонить, это недоразумение, вопрос решен!
Не дослушав, Андрей подал руку для прощального рукопожатия:
