— Такой миниатюрный клуб был у нас и раньше — мы его разрушили. Чалиспири — большое село. И будет еще расти. Нам нужен клуб на современном уровне — с библиотекой-читальней, с комнатами для кружковых занятий. И конечно, с постоянной киноустановкой. Словом, весь комплекс культурных учреждений современного села.
— Эх, Шавлего, это же целая морока! Одно только составление и утверждение проекта потребует таких расходов…
— Проект и его утверждение беру на себя. А все остальное — на твою ответственность.
— Какие у меня возможности? Мастера — всё твои колхозники, и ты лучше меня сумеешь с ними договориться. А какое место ты выбрал, где строить будем?
— Есть у меня два варианта — сегодня на правлении обсудим.
— Воля твоя. Я, со своей стороны, к твоим услугам: если что в моих силах, пожалуйста… Вот только… Может, я не должен об этом спрашивать, но как утерпеть? Где ты возьмешь деньги на строительство клуба и всего комплекса?
Шавлего улыбнулся, прищурился и налег грудью на стол.
— Есть идея! А кроме того, возлагаю большие надежды на урожай арбузов.
— Арбузы в этом году не подведут, на них можно надеяться… Но… на все нужды ведь не хватит.
— Изыщем средства, хватит на все. Никогда не надо бояться больших дел. Однажды Купрача сказал мне: если по-настоящему захочешь камень расколоть, он сам тебе покажет скрытую трещину, куда надо ударить. Умный человек Купрача… А теперь, раз уж вспомнили о Купраче, к тебе просьба. Как говорится, река плот унесла, а он туда-то и путь держал. Загляни в столовую и скажи Купраче, чтобы пришел сюда. И пусть сразу придет. Потом люди соберутся, а я хотел бы поговорить с ним с глазу на глаз.
— Ладно, позову. Мне все равно в ту сторону. Ну, так я пойду обходить ремесленников.
Уже светало, когда появился Купрача. Он вошел, не постучавшись.
— Привет председателю!
— Здравствуй, Симон. Снимай пальто.
— Я еще дверь за собой закрыть не успел — и уже грабишь?
— Мало ли ты сам пограбил — не хватит? Вора обокрасть — душу спасти.
Шавлего вышел из-за стола и с явным удовольствием пожал ручищу Купрачи.
— Ну, каков я? Разве не молодец?
— До сих пор я считал, что ты золото, ну а теперь, когда тебя в горн сунули, — чем ты оттуда выйдешь, аллах билир!
— Думаешь, не сумею быть председателем?
— Как тебе сказать… — Купрача пододвинул себе стул и сел перед председательским столом. — Соломону Премудрому задали вопрос: «Что, медведь — яйца кладет или живьем детенышей рожает?» Задумался Соломон Премудрый, поколебался малость и отвечает: «Это такой подлый зверь, от него всего можно ожидать».
Купрача подождал, пока Шавлего перестал хохотать.
— А от себя я вот что тебе скажу: сидя плясать еще никому не удавалось.
— Ох и бесцеремонный же ты человек, Симон!
— Иной плюнуть ближнему в лицо не постесняется, а я только правду в лицо говорю, большое ли дело?
— Ну вот, исполнил я твое желание — чего тебе еще?
— Какое желание?
— Уговаривал ты меня остаться в Чалиспири — вот я и остался, чтобы ты лопнул со злости.
— Пусть у того, кто тебе не рад, днем болят глаза, а ночью — зубы!
— Фу, какое страшное проклятье! Скажи мне, Симон, — как, по-твоему, можно назвать наши отношения? Кто мы с тобой — товарищи, приятели или друзья?
— Твой вопрос позатейливей моего проклятья. На мой взгляд, назвать это дружбой — много, товариществом — мало, о приятельстве же и речи не может быть.
— Ты честный человек, Симон. Хочешь знать, как я это понимаю?
— Твое мнение, разумеется, интересно, как всегда.
— Ох и дьявол! Нет, ты тремя днями раньше самого дьявола родился!
— Мне думается, что еще раньше. Когда бог человека из глины лепил, я ему эту самую глину замешивал.
— Черт бы тебя побрал, Симон, право! Ей-богу, я тебя люблю. Еще немного, и мы, кажется, подружимся. Только с одним условием: не терплю людей, которые не держат обещаний.
— Кто Купрачу знает, тому известно, хозяин он своему слову или нет.
— Не говори, не подумав, — смотри, поймаю на слове!
— Если бы даже мы прожили полторы тысячи лет, как Тбилиси, ты бы и тогда обо мне такого не услыхал.
— Я и сейчас могу на слове тебя поймать.
— Не поймаешь.
— А вот поймаю. Помнишь, когда мы ехали с тобой из Телави, я обещал тебе сбросить дядю Нико с его престола.
— Помню.
— Сдержал я свое обещание или нет?
— Сдержал — на все триста процентов!
— А как насчет твоего обещания?
— Какого?
— Забыл? А ну-ка напряги память.
— Никак не припомню — клянусь своей головой.
— А если заставлю вспомнить — что тогда?
— А ничего. Что обещано, то исполнено.
— Так вот что я тебе скажу. С завтрашнего дня я начинаю строительство нового большого клуба. Были тут у меня ребята, я обещал им и слово нарушать не намерен… Средств у меня нет… Не подумай только, что я прошу у тебя взаймы. Принесешь сто тысяч… — Шавлего как-то свирепо улыбнулся и вонзил взгляд в глаза собеседнику, — и сложишь вот сюда, — он хлопнул ладонью по столу справа от себя, не отрывая пронзительного взгляда от Купрачи, — вот сюда, на это самое место, пачку за пачкой.
Купрача долго сидел молча, с удивленным видом, как бы не веря своим ушам. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль, в пространство, мимо собеседника. На мгновение у него задрожали веки, на мгновение морщинок около глаз как будто стало чуть больше. Потом, словно внезапно очнувшись, он посмотрел твердым взглядом на нового председателя и стукнул кулаком по столу.
— Думаешь, откажусь? Кто увильнет…
— Тот баба!
— Ладно! Давай руку!
— В этом договоре моя рука не почище ли твоей, Симон?
— Во-первых, это не договор, а благотворительность. А во-вторых, при каждой встрече с тобой моя душа и моя рука омываются в святой воде. Вот, держи ее — в дружбе она будет не менее чистой, чем твоя.
— Симон! Обрадовал ты меня, ей-ей! Но о дружбе говорить еще рановато. А теперь хочу воспользоваться минутой и, раз ты протягиваешь мне руку, попросить тебя еще об одной вещи.
— Ладно, накидывай петлю — вот моя шея.
— С моей стороны было бы большой глупостью предложить тебе бросить торговлю и вступить к нам в колхоз.
— Этого Шавлего не скажет, а коли скажет, так Купрача не поверит своим ушам.
— Знаю. Я не о том.
— Все, что скажешь, исполню.
— Не знаю, сколько времени будет продолжаться строительство клуба. Камень и песок возьмем на
