— Ну а если не вытянешь?
— Думаю, что не чрезмерно оцениваю свои силы. Но в одном деле мне нужна будет твоя помощь.
— При таком твоем энтузиазме как тебе не помочь! В чем дело?
— Ты должен устроить мне через министерство водокачку.
— Только-то? На что нам министерство — пожалуйста, хоть на этой же неделе получишь.
— Ну, Теймураз, ты просто тигр, барс!
— Тише ты, не сломай мне лопатку! Колотишь сплеча! А деньги откуда возьмешь?
— Есть у меня специальные дойные пиявки. Одна скоро появится. Будешь присутствовать при операции. Только с условием: что бы ты ни увидел, что бы ни услышал — никакой реакции! Твоя задача — сидеть спокойно, равнодушно, как если бы все это тебя вовсе не касалось.
— Что ж, как говорится, дай бог тебе удачи! Что ты там говорил сейчас о каких-то планах и проектах? О том, каким надо быть колхозу? И вчера что-то там плел криво-косо. О вере распространялся…
— О, вера! Вера превыше всего, Теймураз, мне ли тебя учить! Если колхозник не верит, что труд его принесет плоды, он ни за что не будет работать с душой и усердием. Если он не верит, что о нем заботятся, — он отплатит равнодушием за равнодушие. Почему крестьянин выращивает на своем приусадебном участке больше, чем на равноценной колхозной площади? Только потому, что его заинтересованность в первом случае выше. Если общественные интересы плохо согласуются с личными, продуктивность труда оказывается невысокой. Крестьянин должен верить, что чем больше он произведет, тем больше получит. Где нет личной заинтересованности, там инициатива мертва. А где мертва инициатива, там низка производительность труда.
— Что ты под всем этим разумеешь?
— Трудно ли догадаться? Слушай меня! Если инициатива со стороны крестьянина отсутствует, это значит, что колхозник полностью зависит от бригадира. Иными словами, он не знает, какую работу будет выполнять завтра. За него решает другой. А сам он не заботится, не думает о своей работе и только ждет, что ему велит делать завтра бригадир — даст ему в руки мотыгу, лопату, серп, косу, заступ или топор. Вот тут-то и пропадают всякая личная заинтересованность и инициатива. Вознаграждение производится механически: скажем, промотыжил колхозник десять соток — ему начисляется трудодень; обработал двадцать соток — два трудодня, за тридцать соток — три трудодня, и так далее. Как поступает крестьянин? Он знает, что вознаграждение исчисляется только по количеству, а не по качеству работы, не по ее продуктивности. Он знает, что на трудодень получит столько-то килограммов зерна, и старается выработать как можно больше трудодней, не заботясь о качестве, о продуктивности своего труда. И тут возникает различие, более того — противоположность между колхозником и его руководителями. Бригадиру и председателю положено в месяц определенное количество трудодней, они свое получат во всех случаях. А колхозник должен вырабатывать ежедневно если не двойную или тройную, то хоть простую норму. И крестьянин оказывается в положении как бы наемного работника, которого не так уж заботит результат его труда.
— Интересно, интересно. Что же ты предлагаешь взамен?
— Непременно прикреплять каждый участок к определенному колхознику. Вот тогда сохраняется инициатива работающего. Колхозник знает, что он должен делать завтра. Может рассчитать свой годовой доход и планировать бюджет своей семьи. Он знает, что получит тем больше, чем больше даст продукта, и старается поднять производительность своего труда. Система вознаграждения, которую я имею в виду, на практике уже имеется. Вы называете это премиями и надбавками. Скажем, на виноградном кусте десять кистей. Если виноградарю известно, что, сохранив все десять, он получит две для себя, он приложит все усилия, чтобы этого добиться. Он должен твердо знать, что, скажем, из каждых собранных пяти кистей одна принадлежит лично ему. Тогда он будет одинаково тщательно оберегать каждую, и не нужны будут ни окрики, ни понукания бригадира. Он сам будет стараться провести все многочисленные работы на винограднике точно в нужные сроки. Ты же знаешь, какая трудная культура — лоза! Иногда дело решают даже не дни, а часы. Опоздаешь на один день с тем же опрыскиванием, задержишь на два дня зеленые операции — и можешь распрощаться со всем урожаем. Труд целого года пойдет прахом…
— Смотри-ка! Да ты и в самом деле, кажется, стал настоящим сельским хозяином! Интересно, интересно. Обо всем этом стоит подумать. Но ты что-то начал насчет веры…
— Вера — величайшая вещь! Однажды в Хевсурети пошел я взглянуть на Бучукурскую часовню. Некогда эта часовня была святыней моих предков. На окрестных склонах — ни единого деревца. Голые горы высятся. А вокруг этой маленькой полуразваленной часовни густой, дремучий лес уперся верхушками в самое небо. Спустился я по склону холма и вижу — кто-то вошел в эту рощу, поднявшись с берега Арагви. Видно, по нужде. Но не успел он присесть, как грянул выстрел и пуля оцарапала землю у самых его ног. Вскочил бедняга, с перепугу забыл даже штаны застегнуть, и помчался вниз, к Арагви — едва ли не кувырком. Смотрю — стоит на опушке старый хевсур и заряжает кремневое ружье… Потом мне сказали, что из Тбилиси приехала киносъемочная группа и этот, с незастегнутыми штанами, был из их числа…
Теймураз раскачивался на стуле, громко хохоча.
— Все выдумал, бесов сын!
— Ей-богу, своими глазами видел… Вот что значит — вера. Всюду вокруг безжалостно истребляются леса, но попробуй-ка вынести из священной рощи хоть сухую веточку или осквернить это место! Кстати, раз уж речь зашла о лесах… Берегите алазанские рощи! Берегите все речные заросли! Леса мы уже свели. А теперь принялись и за приречные рощи. Строжайшим образом проинструктируйте ваших лесозаготовщиков! Вспоминается мне персидский поэт: «О аллах, ты источник коварства и несправедливости. Даешь знак джейрану, чтобы он спасался бегством, и пускаешь за ним в погоню борзых!»
— О чем притча?
— Хотите разводить фазанов на Алазани — и истребляете те самые рощи, в которых фазан любит гнездиться! Нельзя же заботиться только о материальных интересах — нужна и красота! В конце концов, мы ведь всё делаем во имя человека, для человека! Для его блага создается все на земле, на небе и даже под землей! И разве можно выигрыш в одном направлении оплачивать проигрышем в другом? И вообще, почему мы порой закрываем глаза на нашу собственную бездеятельность? Как отвратительны мне инертность, самодовольство, почивание на воображаемых лаврах!
— Ты что-то забрался в дебри…
— Слушай, Теймураз! Заряженного ружья боится только тот, на кого оно направлено, а пустого — и тот, кто из него целится.
— Но ведь мы все по мере возможности боремся за лучшие жизненные условия!
— Кто тебе сказал? Я никогда за житейское благополучие, за лучшее житье не боролся.
— Что-то мне не совсем ясна сегодня твоя философия.
— Слушай! Я разделяю людей на три категории: первая — те, которые существуют; вторая — те, которые живут, живут полной жизнью; и третья — те, которые пользуются жизнью, ищут легкого житья. Первые вызывают во мне лишь чувство жалости. Перед вторыми я почтительно склоняюсь. А третьих… попросту ненавижу. Лишь полнота жизни рождает сильные страсти. А страсть — это творческое начало в человеке.
— Но разве полнота жизни исключает благополучие?
— Она исключает избыток и пресыщение. Пресыщенным уже не до жизни. Смысл человеческой жизни ведь заключается в стремлении, в достижений целей. А тот, кто уже достиг цели, — все равно что бык на зеленом лугу: сытый, ожиревший, разлегся в траве и лениво жует ненужную жвачку, едва поглядывая вокруг бессмысленными глазами.
Со двора донеслись ворчание мотора и шорох шин подъезжающей машины. Мотор взревел напоследок и умолк.
— Кажется, приехали… Продолжим наш разговор потом. А сейчас напоминаю свою просьбу: ни одного слова, ни единого жеста.
На лестнице, а потом на балконе послышались шаги. Они оборвались у дверей.
— Пожалуйте, пожалуйте. Прошу.
Дверь открылась, появился Вахтанг и остановился, опешив, на пороге — словно наткнулся на стену.
