маслянисто заблестел кончиком длинного и тонкого носа. – Без нас разберутся, о’кей? Ступай маме помоги, Тамуся.
– Стоять! – прикрикнул разведчик, когда вспыхнувшая Томка хотела было выскользнуть из кабинета. – А ну иди сюда! И ты иди, – приказал он Орлову, – давайте руки!
Это, конечно, была шутка. Разведчик шутил, и Томкин отец, который был тут же, под развешанными на своей кожаной стене саблями, тоже шутил, но что-то раздразнило их подскочившее от коньяка и шампанского воображение, потому что, когда разведчик взял в свои сухие смуглые ладони сразу же вспотевшую Томкину ладошку и вложил ее в широкую и спокойную руку молодого Орлова, Томкин отец вдруг жадно приоткрыл от волнения рот и не возразил ни слова.
– Мы вас благословляем, – сказал разведчик Митя, – живите дружно. Распишетесь после выпускного бала. Когда у вас выпускной-то?
– Через два года, – усмехнулся Орлов.
– Нормально, – сказал разведчик, притянув к себе Томку. – В Америке только так и обручаются. За два, за три года. А уж потом только свадьба. Поздравляю.
И поцеловал Томку в переносицу.
– Мы тебе поможем с МИМО, – сказал он Орлову, – фамилию мне свою скажешь, я там замолвлю... Как фамилия?
– Орлов, – сказал молодой Орлов.
– Ну и хорошо, Орлов, – усмехнулся разведчик Митя, – надо помочь будет, Андрюха. Э-эх, хороша парочка! Жаль, чтобы мимо... В жизни ра-а-аз бывае-е-ет восемнадцать ле-ет...
Ночью он не мог заснуть. Перед глазами плыли скрюченные розово-черные цыплята табака, ваза с мокрой и крупной красной икрой, потом костлявое плечо Митиной жены Ляли. От всего этого он отмахивался, чтобы скорее, скорее, как в любимом кинофильме, который сто раз видел, скорее доплыть толчками своего неистово бьющегося сердца до остро наточенной сабли на кожаной стене, хищно заблестевшего носа у Томкиного отца и услышать, как сквозь вкусный сигаретный дым усмехается глуховатый голос разведчика: «Как фамилия? Орлов? Ну и хорошо, надо помочь...»
Он не в силах был лежать на своем диванчике, вскочил, подошел к окну, распахнул форточку. Небо было усыпано звездами так крупно и размашисто, словно чья-то порывистая рука не захотела сдерживать себя и одним движением выбросила из горсти все, что в ней было: большие и малые созвездия, отдельные огни, блестки и какие-то, словно бы жасминовые ветви, полные ослепительных белых, жгучих цветов. Ему вдруг показалось, что еще немного, и он услышит громкую музыку, рвущуюся оттуда, с этого полыхающего неба, у него захватило дыхание, но вместо музыки раздался сперва гладкий смех Томкиного отца, потом слова «затекать стала», обращенные этим отцом к его же собственной руке. Он закрыл форточку, потому что ему вдруг сразу стало холодно, но еще постоял у окна, глядя вверх. Заслоненное стеклом небо перестало переливаться, и белые ослепительные цветы, похожие на жасмин, исчезли.
«Я женюсь на Томке и буду жить в ихней квартире, – вздрогнув, подумал он, – предков же все равно не бывает в Москве, они все время в Швейцарии, домработница только...»
И тут же вспомнил о своих – матери и бабушке Лежневой. Что-то прощально отозвалось у него внутри, как будто мать и бабушка Лежнева остались на берегу, а он несся в открытое море на ревущем катере.
– Ну и что? – вслух прошептал он, скривившись от стыда. – Если я не смогу их туда забрать, я все равно буду им все это давать. Фрукты эти и торты. Всю вкуснятину. Я что, их брошу, что ли?
Чтение собственных литературных произведений вслух было недавним изобретением неутомимой Галины Аркадьевны. Тот, кто категорически не умел ничего сочинять, обязывался тем не менее отсиживать положенный час и принимать горячее участие в обсуждении. Каждую неделю, в понедельник, оба восьмых класса собирались вместе, и начинался урок под красивым названием «Повести наших лет».
Сегодня была очередь Тамары Ильиной. Весь день, с самого утра, Ильина дрожала от волнения, не пошла в столовую на завтрак и плохо написала диктант.
– Ну, – сама почему-то волнуясь, сказала ей Галина Аркадьевна, – ну, читай.
Ильина облизнула слипшиеся губы и умоляюще посмотрела туда, где должен был находиться Орлов. Сердце ее колотилось, в глазах прыгали разноцветные точки, поэтому Орлова она не разглядела, но разглядела что-то большое, белое, с нахмуренными бровями и, догадавшись по приятному запаху знакомого пота, что это именно Орлов, чуть не расплакалась.
– Мой рассказ называется «Отомсти за меня», – дрожащим голосом сказала Ильина.
– Ну, – сказала Галина Аркадьевна.
– Вот, – сказала Ильина и принялась за чтение.
«В первом ряду сидела женщина, низко опустив голову. Когда ввели преступника, раздался ее крик: „Прощай, сынок!“ Преступником был красивый молодой юноша лет семнадцати. У него были голубые глаза, волосы, остриженные под гаврош, и большой клин. Раздался крик прокурора:
– Вы признаете себя в том, что убили человека?
– Да!
Состоялось вынесение приговора, и потом преступнику дали последнее слово.
«Я расскажу все сначала, – сказал юноша. – Мне было пятнадцать лет, когда мы приехали в этот город. Наступило 1 сентября, и я пошел в школу. Войдя в 8-й класс, я сел за первую парту. Тут же подошла какая- то девочка и сказала:
– Тут сижу я и Васильев.
Потом она сказала, что на последней парте никто не сидит. Затем подала мне руку и сказала:
– Давай знакомиться. Меня зовут Вера Иванова.
И, не сказав ни слова, она вылетела из класса стрелой. В школе я очень хорошо учился. Однажды ко мне подошла Вера и попросила, чтобы я ее проводил. Когда мы оделись и пошли, я заметил, что Вера смотрит на меня очень ласково. Но я спросил ее, почему она не хочет помочь Светлане Кузнецовой, которая отстает по математике. И Вера не стала мне отвечать, а убежала. Однажды я сидел дома и занимался, и тут ко мне в окно влетел аккуратно запечатанный лист бумаги. Я развернул его и прочитал: «Валера! Ты мне нравишься. Давай дружить. Приходи сегодня к кинотеатру „Стрела“ в 19-00. Света».
Я пришел к кинотеатру и увидел Свету. Она была прелестна. Особенно меня поразили ее большие карие глаза. Мы начали дружить, но никто в школе об этом не знал. Однажды я провожал ее домой и поцеловал, но в ответ получил пощечину. Я не обиделся. Наоборот: после этого Света стала мне дорога еще больше. Приближался мой день рождения и одновременно Новый год. Так как я один сын у родителей, моя мама пригласила ко мне в гости весь класс. Все пришли, но Светы почему-то не было. Я уже начал волноваться, но вот раздался звонок. Это была Света. Увидев мою маму, она сначала смутилась, но потом все было нормально. Весь вечер мы провели со Светой и много танцевали. Однажды я обернулся и увидел, что на меня очень пристально смотрят чьи-то черные глаза. Это была Вера. Потом она ушла, сказав, что у нее разболелась голова. Когда праздничный вечер закончился, я пошел провожать Свету. Подойдя к ее дому, я спросил:
– Света! Можно, я тебя поцелую?
– Нет, – сказала Света, но я не послушался и все же поцеловал ее.
Это был мой первый поцелуй девушке в губы. Из дома напротив донеслась какая-то очень хорошая песня. Мы уже подходили к Светиному дому.
– Какая печальная песня, – сказала Света и прижалась к моему плечу.
Разве я мог подумать, что в этот момент она прощалась со мной и со своей юностью навсегда?
– Иди, – сказала она, – дальше я дойду сама.
Я стоял и смотрел ей вслед. Она уже скрылась за поворотом. Вдруг раздался крик. Я бросился туда, не понимая, что произошло».
На глазах у подсудимого появились слезы.
– Дайте ему воды, – сказал судья.
Подсудимый выпил воды и сказал:
«Я увидел Свету, которая держалась за дерево и медленно скользила на землю.
Я бросился к ней:
– Светочка! – закричал я.