— В любом случае с настоящим писателем мне довелось встретиться впервые в жизни.
— Очень приятно.
— Взаимно, — ответила она.
— Хотя ничего интересного во встрече с писателем нет, — как бы оправдываясь, сказал Дзюмпэй, — поскольку никаким особым мастерством я не владею. Пианист может сыграть на фортепьяно, художник — скажем, сделать набросок, иллюзионист — показать фокус… А писатель не может ничего.
— Ну а, скажем, оценить нечто вроде художественной ауры? Разве этого нет?
— Художественной ауры? — переспросил Дзюмпэй.
— Сияние, которого вряд ли можно ожидать от простых людей.
— Каждое утро, когда бреюсь, разглядываю в зеркале собственную физиономию, но ничего подобного не замечал.
Женщина улыбнулась.
— А что у вас за рассказы, если не секрет?
— Меня часто об этом спрашивают, но объяснить, что у меня за рассказы, непросто. Они не подходят ни под какой жанр.
Женщина потирала пальцем край бокала с коктейлем.
— Выходит, одним словом… эдакая «чистая литература»?
— Пожалуй. Там чувствуются отзвуки «писем несчастья».
Она опять улыбнулась.
— Кстати, я могла где-то о вас слышать?
— Литературные альманахи читаете?
Она слегка, но довольно резко качнула головой.
— Тогда, думаю, вряд ли. Мое имя мало кому известно.
— Номинировали на премию Акутагавы?[11]
— Четыре раза за пять лет. — Но лауреатом не стали?
Дзюмпэй только тихо улыбнулся. А женщина без спросу уселась на соседний стул. И допила коктейль.
— Ну и ладно. Премия — это дело чужого вкуса, — сказала она.
— Было бы правдой в устах того, кто ее получил.
Она представилась. Кириэ.
— Как в богослужении, — сказал Дзюмпэй.
Она была на пару сантиметров выше Дзюмпэя. С короткой стрижкой, загорелая, с красивой головой. В юбке-клеш до колен и льняном бледно-зеленом жакете. Рукава подвернуты до локтей. Под ним — простая блузка из хлопка, а на воротнике — брошь с голубой бирюзой. Грудь не маленькая и не большая. Одета со вкусом: ничего лишнего, но видна индивидуальность. Губы пухлые, после каждой фразы они, растягиваясь, как-то поджимались. Из-за чего все, что ее окружало, выглядело на удивление свежо и бодро. У нее был широкий лоб, по которому разбегались три параллельные морщины, когда она задумывалась. А стоило отвлечься от размышлений, морщины мигом исчезали.
Дзюмпэй ощутил, как она завладела его сердцем. Нечто в ней возбуждало чувство. Хватанувшее адреналина сердце едва слышно постукивало, словно украдкой посылая сигналы. Дзюмпэю вдруг захотелось пить, и он заказал проходившему мимо официанту «Перрье». «Имеет ли она для меня смысл? — как обычно подумал он. — Одна ли из оставшихся двух? Сделать вторую попытку? Пропустить? Или замахнуться?»
— Давно хотели стать писателем? — спросила Кириэ.
— Да. Вообще-то я и не думал заниматься чем-то другим.
— Короче говоря, не было мечты?
— Как сказать. Я мечтал стать выдающимся писателем. — Дзюмпэй развел руки, очертив пространство сантиметров в тридцать. — Однако, сдается мне, до этого ой как далеко.
— У каждого есть отправная точка. Все еще впереди. Идеально сделать сразу не получается, — сказала она. — Вам сейчас сколько?
Так они узнали возраст друг друга. Ее совершенно не смутило, что она оказалась старше. Дзюмпэя тоже. Он, если уж на то пошло, молодым девушкам предпочитал зрелых женщин. К тому же в большинстве случаев расставаться с партнершами старше было проще.
— Чем вы занимаетесь? — поинтересовался Дзюмпэй.
Кириэ поджала губы, и лицо ее впервые посерьезнело.
— Ну а чем я, по-вашему, могу заниматься?
Дзюмпэй качнул бокал, и вино устремилось по кругу.
— Подскажете?
— Никаких подсказок. Или так тяжело? Однако наблюдать и делать выводы — это ведь ваша работа?
. — Нет, не моя. Истинная суть писателя — наблюдать, наблюдать и снова наблюдать, а выводы, насколько это возможно, оставлять на потом.
— Вот как? — сказала она. — Тогда наблюдайте, наблюдайте и снова наблюдайте — и попробуйте представить. Это, надеюсь, не противоречит вашей профессиональной теории?
Дзюмпэй поднял голову и снова пристально вгляделся в ее лицо — в надежде уловить некий тайный знак. А женщина заглянула прямо ему в глаза, и он ответил ей таким же прямым взглядом.
— У меня есть беспочвенное предположение… Нечто связанное с особой профессией? — сказал он через некоторое время. — Иными словами, работа, доступная не каждому и требующая специальных навыков?
— В самую точку! Верно, доступная не каждому. В этом вы правы. А не могли бы поконкретней?
— Связано с музыкой?
— No.
— Кутюрье?
— No.
— Теннисистка?
— No.
Дзюмпэй покачал головой.
— Вы загорелая, подтянутая, сильные руки. Занимаетесь спортом на природе. Однако не похоже, что это тяжелый труд на свежем воздухе.
Кириэ подтянула рукава жакета, опустила оголившиеся руки на стойку бара и, вывернув их, осмотрела запястья.
— Пока впечатляет.
— Но угадать не могу.
— Маленькая тайна необходима, — сказала Кириэ. — К тому же я не хочу лишать вас профессиональной радости наблюдать и представлять… Однако дам лишь одну подсказку. Я, как и вы…
— Как и я?
— Одним словом, я выбрала профессией то, что хотела делать давно — с самого детства. Как и вы. До сих пор путь был нелегким.
— Это хорошо, — сказал Дзюмпэй, — это… очень важно. Профессия изначально должна быть актом любви. И никак не браком по расчету.
— Актом любви, — повторила Кириэ с восхищением. — Чудесная аллегория.
— Кстати, мне приходилось раньше слышать твое имя? — спросил Дзюмпэй.
Она покачала головой.
— Думаю, нет. Мое имя в обществе неизвестно.
— У каждого есть отправная точка.
— Именно, — сказала Кириэ и улыбнулась. Затем ее лицо стало опять серьезным. — Однако, в отличие от вас, в моем случае с самого начала требовалось совершенство. Ошибка не прощалась. Ты совершенен — или нет. Третьего не дано. Как и права на повтор.
— И это тоже подсказка.
— Пожалуй.
