и рухнет весь мир?
– Рухнет? Возможно. Но сначала низвергнется на землю новый всемирный потоп.
Леонардо пригладил промокшие волосы.
– Нет, это произойдет совсем не так. Конечно, я не собираюсь вступать в спор со знатоком писаний и предсказаний, я только замечу, что не в богослужебных книгах, а в самой изучаемой по мере возможности природе искал я ответы на свои вопросы.
Священник с улыбкой смотрел на сушившегося у огня великана. Леонардо уже третий день не брился, лицо его было покрыто русой щетиной, которая поблескивала, переливаясь медью, при полыхающем огне камина.
– Не потоп угрожает нашей земле, – тихо проговорил Леонардо. – Напротив, – истощение влаги. Ключи иссякнут. Воды в реках будут опадать в своих все более возвышающихся берегах, а море, не питаемое более почвенной водой, будет мельчать среди увеличивающейся кругом суши и постепенно скудеющего воздуха. Плотность земли, бывшая до Этого средней между плотностью воды и огня, уменьшится, так как земля лишится воды. Реки высохнут, из почвы, когда-то плодородной, не сможет произрастать зелень, деревья не будут украшать землю. Травоядные животные, не найдя себе свежей травы, погибнут от голода, значит, разбойникам – льву, волку и другим хищникам – тоже нечего будет есть. И напрасно станет искать человек пищи, выхода – в конце концов, он вынужден будет прекратить борьбу за жизнь. Человеческий род вымрет. Несущая плоды земля-благодетельница станет бесплодной. Когда исчезнет холод и совсем иссякнет воздух, властителем земли станет огонь, и ее поверхность обратится в пепел. Вот каков будет конец жизни на земле.
– Опасное учение, зловещее предсказание, – пробормотал хозяин. – Прямо дух захватывает от таких слов. Я даже не представляю себе, чем опровергло бы подобную теорию богословие?
Леонардо подавил улыбку.
– Богословие, говорите вы? Насколько мне известно, никто еще не развивал пока публично этой теории. Церковь, безусловно, осудила бы это предсказание, как ересь. Но если бы со временем в различных странах и в разные времена ученые снова и снова пришли бы к тем же выводам относительно жизни вод, воздуха и свойств огня, то после предания анафеме и огню многих десятков дерзновенных церковь, хоть и с опозданием, с оплакиванием замученных, вынуждена была бы пересмотреть собственные взгляды и принять во внимание выводы, сделанные наукой.
– Ты чересчур жесток, Леонардо, – капризно промурлыкал Аталанте. – Сначала до смерти запугиваешь пас, рисуешь нашему воображению всеобъемлющее пламя, а потом стараешься доказать, что твое адское предсказание должно снискать впоследствии благословение папской консистории. Признаюсь положа руку на сердце: до сих пор судьба земли – даже в настоящее время, когда на пей живут еще люди, – не интересовала меня. Думаю, ее хватит на те несколько сот лет, которые я собираюсь прожить. А там…
– Да поможет вашим душам, дети мои, да спасет их благословение христианской церкви.
– В этом вы правы, святой отец! – закивал Аталанте с крайней серьезностью, но в глазах его уже вспыхивали плутоватые огоньки. – И, поверьте, поскольку я имел честь узнать вас, святой отец, как радушного хозяина, то в доказательство вашей правоты я рассказал бы случай, происшедший с одним из товарищей мессера Леонардо по кисти. Но ввиду того, что вы священнослужитель, к сожалению…
– Неужто настолько щекотливая история? – засмеялся священник.
– Ну что вы! Будь это так, разве я посмел бы изложить ее при моем друге Леонардо? О, святой отец, вы не знаете еще, какой это человек! Он потупит глаза, как стыдливая девственница, и способен покинуть даже самое веселое общество, лишь бы не слушать двусмысленностей.
– Оставил бы ты свои жалкие остроты при себе! – махнул рукой Леонардо.
– Ну а как же все-таки та историйка? – потирал руки священник. – Чтобы рассеять ваши сомнения относительно меня, напомню вам то, о чем уже говорил: десять лет прослужил я капелланом во Флоренции. И хотя то было давно, но память этих лет я храню и здесь в своих привычках. Будучи покорным, смиренным слугой бога, в то же время откровенно скажу вам: страсть люблю всякие такие анекдотики…
– И даже те, в которых жарко приходится служителям бога? – оскалил зубы Аталанте.
– О, сын мой! – И священник поднял глаза к потолку. – Есть множество таких поучительных рассказов, в которых священнослужителей выставляют в смешном свете. Но, поверь, и святой отец иной раз любит всласть посмеяться. Впрочем, согласно священному писанию, служитель бога по воле всевышнего может даже совершить проступок, однако если он хранит в своем сердце любовь к ближнему и благие намерения, то…
– Ну уж так и быть, расскажу ту историю. А то боюсь дальнейшей оттяжкой вынудить доброго хозяина к проповеди. Настоящий же момент для этого совсем не подходящий: чулки у меня мокрые, хоть выжимай, да и одежда тоже, вот и не знаю, раздеться ли мне донага или не раздеваясь испускать пар, словно удобренная земля под летним солнцем.
– Как хочешь, сын мой! Только начинай! Не мне держать ответ за всех священников.
– Как раз об одном из святых отцов и пойдет речь. Дело в том, что его окропили… только не святой водицей… – И Аталанте шлепнул себя по бедрам.
Леонардо предостерегающе поднял палец.
– Я об одном прошу тебя, друг мой, давай без вычурностей, без лишних слов, которые ты так любишь. Расскажи сжато, самую суть. Поверь, в сыром виде это сейчас более уместно.
– Вы говорите, окропили чем-то другим?… И такое бывает? – Внимание священника было приковано к Аталанте, который пай-мальчиком встал подле друга и, склонив голову, как на экзамене, заговорил:
– Случилось это в Тоскане. На земле искусств. Один священник в день страстной субботы решил обойти свой приход, чтобы окропить снаружи дома мирян святой водой. Но, увлекшись, стал заходить внутрь домов и там усердно распылять святую влагу. Придя в мастерскую одного художника, он щедро опрыскал между прочим и несколько его картин. Художник, не на шутку рассердившись, спросил, для чего тот смачивает его картины. Святой отец пояснил, что Это так принято, что кропить – его обязанность и что напрасно художник сетует, ибо, освятив картины, он сделал добро. А за добро следует платить добром еще большим. Ведь и господь так обещал, что за все содеянное на земле добро воздаст сторицей. Художник, затаив злобу, молча дождался, пока священник выйдет. Тогда, высунувшись из окна, он обдал его целым ведром воды. «Вот же тебе, – крикнул он, – стократное воздаяние, о котором ты только что разглагольствовал. Да снизойдет на
