— Просто я делала над собой усилие… А чего оно мне стоило!
Папа был огорчен.
— Зачем же… Давно надо было сказать. Всегда можно подобрать работу по сердцу. Надо было сразу взять тебя в свою бригаду ученицей. Владька, а может, ты… того… Не хочешь оставлять меня в тяжелый час, как Володька с Андрюшкой?
Я заверила, что это совсем не так. Пусть спросит Алика, он подтвердит: я давно хотела перейти на слесарную работу. Кстати, папа не принял бы жалости и «жертвы» со стороны членов своей бывшей бригады, но ему были позарез нужны опытные наладчики, умеющие читать чертеж, для сборки машины Терехова.
И вот мы приступили к сборке. Надо было собрать эту машину впервые, по чертежам. Папа разъяснил ребятам, такая удивительная это будет конструкция. За ней будущее. Богатая техническая идея. И только благодаря чистой случайности нам выпала честь собирать и налаживать эту па-шину.
Когда папа вышел (его вызвали к начальнику цеха), Алик разъяснил суть этой «случайности». Впрочем, ребята уже знали. Слухом земля полнится. Идея Терехова всех захватила, даже близнецов, которых, кроме озорства, вообще ничего не интересовало.
К нам часто забегала мастер Мария Даниловна (мать Даниила) и помогала разбираться в чертежах.
Даниил совсем не похож на мать. Он на отца-моряка похож. Все-таки у Марии Даниловны какая-то своеобразная внешность: тонкое бледное лицо, умные зеленые глаза, розовые полные губы, светлые, очень светлые, пушистые волосы. Не какие-нибудь крашеные, а естественные. Она всегда останавливает меня при встрече и спрашивает: что пишет мне Даня? Сначала я ей пересказывала содержание, а потом стала давать читать письма сына. Последнее письмо я дала ей тоже. прочесть, забыв о приписке.
— Вы собираетесь пожениться? — удивилась она. Я ее разуверила.
— Но он пишет…
— Это он просто так, с тоски. Дан ведь не любит меня. Мария Даниловна взглянула вопросительно.
— И я тоже. Я люблю Дана как человека, как незаурядную личность. Но влюблена я в другого.
Добина была способным механиком и часто помогала нашей бригаде.
Сам Терехов мог заходить только после работы. Рябинин надежно отстранил его от участия в сборке его машины. Отец обычно задерживался после смены, поджидая Юрия. Мы с Аликом тоже сидели и ждали.
Алик пришел на завод, не имея понятия о слесарном деле, за полгода освоил его лучше, чем иные за два-три года. Уж очень хотелось ему помочь скорее собрать машину брата!
Заходил к нам и Валерий, всегда с небрежно-рассеянным видом, осмотревшись, нет ли поблизости Рябинина. Если Рябинин куда-нибудь уезжал, Валерка сбрасывал пиджак и начинал нам помогать. Оказывается, мой брат довольно толковый инженер!
Но кто помогал нам постоянно изо дня в день, так это наладчики из бывшей папиной бригады. И сам бригадир Толя Иванов, сменивший отца, очень серьезный парень, всегда чем-то озабоченный, и остальные члены бригады. По-моему, они просто дежурили у нас по очереди, потому что всегда кто-нибудь из них торчал у нас и помогал где «тонко», чтоб не порвалось.
Первое время нашу бригаду лихорадило. С легкой руки Рябинина отдел кадров всех слесарей с «трудными биографиями» продолжал засылать к нам. А так как через неделю-другую они убеждались, что работать у Гусева отнюдь не легче, а труднее, чем в других бригадах, то они просто-напросто увольнялись с завода. А ведь на них затрачивалось время, драгоценное время!
И опять помогли нам бывшие папины ребята.
Во-первых, они поговорили «по душам» с начальником отдела кадров, во-вторых, Андрей Шувалов и Володя Петров индивидуально растолковывали каждому новичку ситуацию и предупреждали: «Либо уходи заранее, либо работай всерьез, а «шалберничать» тебе здесь не дадут. Дисциплина у нас армейская».
Эти слова быстро доходили и до малолеток, и до демобилизованных. Те, кто жаждал после армии отдохнуть на «гражданке», скоро убеждались, что в этой «чокнутой» бригаде не отдохнешь, и уходили. На тех, кто оставался, уже можно было положиться.
К моему великому удивлению, не отсеялись и близнецы. Не ушли. Работали. Один — копия другого, два совершенно одинаковых мальчишки в клетчатых рубашках и комбинезонах. Только они начинали шепотом совещаться, как лучше сделать, а отец хотел им помочь — тут как тут кто-нибудь из бывшей бригады:
— Работайте, Сергей Ефимович, над машиной, а я им покажу, как это лучше сделать.
И показывали. И учили. А ведь у них была своя бригада и свои задания.
Да, любили они моего отца.
Иногда он, испытывая неловкость, гнал их:
— Идите к себе, ребята, у вас ведь своей работы хватит.
— Скоро уйдем… когда получите звание бригады коммунистического труда. Гусеву меньше не подобает.
Помогали и в сборке. Это они делали уже из уважения к Юрию Терехову, из любопытства тоже: что за машина получается? Они все допытывались у отца, каков принцип действия «сборочного центра»? Отец охотно объяснял, как понимал сам, — это было нелегко, так как «сборочный центр» Терехова не вписывался ни в одну общепринятую схему. Очень сложная и совершенная система управления. Автоматизирована даже смена инструмента.
«Сборочный центр» будет выполнять по заданной программе целый комплекс операций параллельно. А работать на нем сможет только программист- оператор, на которого надо еще будет учиться.
Но самое главное сейчас, в век научно-технической революции, когда подчас не успевают приобрести станок, как он уже устарел, «сборочный центр» был наиболее эффективен. Поскольку это быстропереналаживаемая машина самого широкого диапазона действия.
А в будущем из таких «сборочных центров» будут организованы целые автоматические цеха, за которыми станет «присматривать» тоже всего один человек: программист-оператор.
Шурка Герасимов уже мечтает выучиться на программиста.
Я, кажется, тоже.
А пока меня использовали «по специальности», которую я освоила в «аквариуме», — на сборке мельчайших, почти невидимых деталей для Центра. Месяца два на них сидела. Затем отец научил меня разбираться в схеме и усадил в том же уголке у окна перед специальным стендом за электромонтаж. Не думайте, что это легко. Я напряженно рассматривала лежащую передо мной схему… Десятки проводов то соединяются в кабель, то расходятся во все стороны. Конец каждого провода будет потом присоединен к определенной детали Машины.
Теперь я с радостью шла на завод, и работа была мне в радость. Плетешь себе из десятков проводов кабель, поглядывая на схему, отец и ребята погружены в сборку, Шурка Герасимов склонился над токарным станком — там запах теплого металла, технического масла, блестит стальная стружка, вылетая из-под резца. Гудит мотор, Олежка Кулик, близнецы Рыжовы, демобилизованные слесари деловито копаются в механизмах, доставленных на электрокаре Зинкой.
И до чего интересно!!!
Так бригада, созданная «с бору по сосенке», стала понемногу превращаться в то, что называют высоким словом Коллектив.
Глава четырнадцатая
МОИ ЛИЧНЫЕ ДЕЛА
Не думайте, что мне прошло даром то, что я в Рождественском занималась «личными делами», вместо того чтобы выпускать в клубе стенгазету и тому подобное.
Сколько я ни доказывала на заседании комитета Юре Савельеву и другим, что моя работа со Скомороховой была куда важнее, мне не поверили и чуть не закатили выговор. Однако обошлось.
Теперь надо было добиваться для Александры Скомороховой признания, и я этим занялась.
Каждый день сразу после смены я мчалась сломя голову через проходную, повисала на подножке переполненного (часы пик) троллейбуса и добиралась до центра Москвы.
Сначала я выбирала свои любимые театры и любимых режиссеров. Затем начала ходить во все подряд — где повезет.
И любимые, и обыкновенные режиссеры (вы думаете, до каждого из них было легко добраться?), как правило, нетерпеливо выслушивали меня, неохотно рассматривали фотографии Шуры, категорически (ссылаясь на занятость) отказывались слушать магнитофонные записи и произносили что-нибудь вроде:
— Да. Значит, колхозница? Гений? Гм. Ну, не будем так увлекаться. Места вакантного нет, даже если она действительно… гм. Если так способна, почему не учится в театральном… Я вас понял. Извините. Я занят.
Большинство выслушивало меня снисходительно, особенно любимые режиссеры, узнав, что их я тоже считаю гениальными. Но никто даже вникнуть не хотел в Шурину историю. Так прошел месяц, второй, начинался третий… Мне прислали фильм, который отснял физик, но кто же будет смотреть этот фильм, если магнитофонные ленты и те не хотят прослушать. Я писала Шуре обнадеживающие письма, но сама уже видела, что дело наше нелегкое.
Однако я продолжала ходить в театры со служебного хода.
За все это время я не видела мамы. Дня через два после ее ухода я позвонила ей в министерство и спросила, где я могу ее увидеть. Мама сказала, что пока ей некогда, у нее неприятности на работе и что она сама позвонит, когда немного освободится.
С месяц я терпеливо ждала, когда мама обо мне вспомнит, не дождавшись, снова ей позвонила.
Секретарь сообщила мне, что мама заболела и лежит в больнице на обследовании… Дала адрес и номер палаты. Я сказала папе и сразу после работы помчалась в больницу. По пути кое-что купила для передачи. Я даже не знала, чем она заболела и что ей можно есть…
Больница находилась у черта на куличках, пока я добралась, уже стемнело. В вестибюле я нос к носу столкнулась с Моржом, и, хотя мне было в высшей степени противно с ним разговаривать, я все же бросилась к нему и спросила, что с мамой.
