мать — наша союзница. Она так же пламенно ненавидит отца, как я — сына. Так обвините же его, граф Дуглас! Мы — ваши свидетельницы!
— Но помилуйте, миледи! — сказал он все с той же кроткой, вкрадчивой улыбкой. — Ведь я ничего не знаю, ничего не слышал, так как же я могу обвинить вашего брата? Вы все знаете, с вами он говорил! Так вы и должны стать его обвинительницей!
— Ну, так ведите меня к королю! — воскликнула герцогиня.
— Разрешите мне сначала дать вам совет?
— Пожалуйста, граф Дуглас!
— Будьте осторожны в выборе своих средств, не расточайте их сразу, чтобы, в том случае если намеченный вами удар не попадет в цель, вам не остаться безоружной! Гораздо лучше и несравненно безопаснее медленным, тонким ядом, постепенно и наверняка изводить врага, которого ненавидишь, и делать это изо дня в день, чем сразу убивать его ударом кинжала, который может сломаться о ребро и стать неопасным. Так скажите же все, что вы знаете, но не сразу, а постепенно! Давайте королю небольшими порциями яд ваших слов, от которого он придет в бешенство, но делайте это последовательно, чтобы, если сегодня он не накинулся в гневе на вашего врага, он наверное сделал это завтра. Не забудьте, что нам нужно не только наказать еретика графа Генри Говарда, но прежде и важнее всего — уничтожить эту еретичку королеву, неверие которой может вызвать гнев Всевышнего на всю нашу страну.
— Пойдемте к королю! — поспешно сказала герцогиня. — По дороге вы мне скажете, в чем я должна признаться и о чем — умолчать. Я в точности последую вашим указаниям.
— Я к вашим услугам, герцогиня! — произнес Дуглас.
— Ну, Генри Говард! — тихо сказала она. — Берегись, борьба началась! Ты в своем гордом эгоизме лишил меня счастья всей жизни, даже вечного блаженства. Я любила Томаса Сеймура, я надеялась возле него найти то счастье, которого напрасно искала по лабиринту жизни. Этой любовью могла бы спастись моя душа, я снова могла бы стать на путь добродетели… Но ты, мой брат, не захотел этого, ты проклял меня и заставил вместо ангела быть демоном. Так я выполню свое предназначение и буду для тебя злым демоном!
XIV
ТУАЛЕТ КОРОЛЕВЫ
Дневное празднество было закончено, а храбрые рыцари и бойцы, ломавшие на турнире копья в честь своих дам могли отдохнуть от побед на лаврах.
Турнир силы был закончен, и теперь должен был начаться турнир духа. Поэтому рыцари удалились, чтобы заменить панцирь расшитыми золотом бархатными одеяниями.
Дамы тоже разошлись, чтобы надеть легкие вечерние платья, и сама королева удалилась с этой целью в свою гардеробную, тогда как мужчины и дамы ее свиты поджидали ее в приемной, чтобы оттуда проводить ее в тронный зал.
Начинало темнеть, и сумерки отбрасывали по залу длинные тени. Кавалеры и дамы расхаживали взад и вперед, горячо обсуждая отдельные моменты сегодняшнего турнира.
Томас Сеймур, граф Сэдлей, взял высший приз на турнире, победив своего противника, Генри Говарда. Король был в восхищении от этого. С некоторого времени Сеймур стал его любимцем — может быть именно потому, что был отъявленным врагом Говарда. Поэтому к золотому лавровому венку, преподнесенному королевой графу Сеймуру как приз победителю, он прибавил еще бриллиантовую булавку, приказав королеве собственноручно вдеть ее графу в галстук.
Екатерина сделала это с мрачным лицом и обращенным в сторону взглядом, да и сам Томас Сеймур казался очень мало восхищенным той гордой почестью, которую оказала ему королева по приказанию супруга.
Сильная папистская придворная партия почерпнула в этом новые надежды и возмечтала о перемене образа мыслей королевы и о ее возврате к прежнему, истинному верованию, а «еретическая» партия увидала будущее в очень мрачных красках и боялась потери столь могущественной опоры и влиятельного покровительства.
Никто не заметил, что в тот момент, когда королева приподнялась, чтобы увенчать победителя Томаса Сеймура, она уронила свой расшитый золотом носовой платок и что граф, подняв его и вручив обратно королеве, случайным и непреднамеренным движением засунул руку под галстук, столь же белый, как и маленький сложенный клочок бумаги, который он нашел в платке королевы и спрятал за галстук.
Только один человек видел это. От Джона Гейвуда не укрылась эта маленькая хитрость королевы, и он поспешил рядом шуток и проказ заставить короля смеяться и отвлек таким образом внимание придворных от королевы и ее возлюбленного.
Теперь Джон Гейвуд стоял притаившись в оконной нише, где совершенно скрылся в складках шелковой занавески. Оттуда он ястребиными глазами окидывал весь зал.
Он видел и слышал все и, не будучи никем замечен, наблюдал за всеми. Он видел, как граф Дуглас дал архиепископу Гардинеру знак и как тот немедленно ответил ему таким же. Вскоре оба словно случайно покинули группы, с которыми болтали, и подошли друг к другу, высматривая себе такое местечко, где они могли бы незаметно поговорить друг с другом в стороне от всех прочих. Во всех оконных нишах стояли разговаривавшие и смеявшиеся придворные, только как раз то окно, за складки портьер которого спрятался Джон Гейвуд, было пусто. Туда именно и направились граф Дуглас и архиепископ.
— Добьемся ли мы сегодня своей цели? — тихо спросил Гардинер.
— Сегодня, с милостивой помощью Господа, мы уничтожим всех наших врагов, — торжественным тоном ответил Дуглас. — Уже повис меч над их головами; он скоро ниспадет и освободит нас от них.
— Так вы уверены в этом? — спросил Гардинер, и выражение мрачной радости скользнуло по его коварному, худому лицу. — Но скажите мне, как могло случиться, что здесь нет архиепископа Кранмера?
— Он болен и должен был остаться в кровати.
— Да будет эта болезнь предвестником его смерти! — пробормотал архиепископ, набожно складывая руки для молитвы.
— Так это и будет, ваше высокопреосвященство! Господь уничтожит Своих врагов и благословит нас. Кранмер обвинен, и король беспощадно осудит его!
— Ну, а королева?
Граф Дуглас помолчал одно мгновенье, потом тихо сказал:
— Подождите немного, и она больше не будет королевой. Вместо того, чтобы из тронного зала вернуться в свои покои, она будет отправлена прямо в Тауэр!
Джон Гейвуд, совершенно скрытый в складках портьеры, затаил дыхание и прислушался.
— А вы вполне уверены в нашей победе? — спросил Гардинер. — Разве не может случиться так, чтобы какая-нибудь случайность, непредвиденное несчастье вырвали ее из наших рук?
— Если королева даст Сэррею бант — нет! Тогда король найдет в его серебряных узлах любовное письмо от Джеральдины, и она будет осуждена. Таким образом, все будет зависеть от того, наденет ли королева бант, а если наденет, то не обнаружит ли она вложенного в него. Однако, глядите-ка, ваше высокопреосвященство, там стоит герцогиня Ричмонд, которая подает мне знаки. Ну, молитесь за нас, ваше высокопреосвященство, потому что теперь я иду с нею к королю, и она обвинит там эту ненавистную Екатерину Парр! Говорю вам, ваше высокопреосвященство, это — донос на жизнь или смерть, и если Екатерина Парр ускользнет от одной опасности, то она не уйдет от второй. Подождите меня здесь, прошу вас, ваше высокопреосвященство! Я скоро вернусь и тогда подробно расскажу вам об исходе наших затей. Да и леди Джейн тоже скоро даст нам весточку, как обстоят дела.
Граф Дуглас вышел из оконной ниши и пошел следом за герцогиней, которая прошла через зал и исчезла в двери, ведшей в покои короля.
Дамы и кавалеры свиты продолжали весело болтать и смеяться.
Затаив дыхание, в страхе стоял Джон Гейвуд за занавеской, совсем вплотную к Гардинеру, который,
