Но гурия красавицей была, А красота гордыню родила. Руки Бахраму не поцеловав, Не похвалив властителя держав, Сказала: «Каждый день стреляя дичь, Кто б совершенства не сумел достичь!» Невольно шаха подняла на смех, Старанью приписав его успех. Поняв слова красавицы своей, Морщины шах навел на лук бровей, Сердясь: да разве это похвала! Увидев, что Бахрама привела В расстройство, поспешила Диларам Дать объясненье дерзостным речам, Но все испортила, сказав ему: «Я твоего упрека не приму, Правдивы и чисты мои слова. Мой шах! Себя возьму в пример. Едва Коснусь я чанга слабою рукой, — Сердца перенесу я в мир другой. Быть может, красота повинна тут? Нет, упражненья, постоянный труд! Я прилежанье видела твое. Чем сердце я обидела твое, Сказав об упражнениях? Ужель Без них попал бы ты стрелой в газель?» От этих слов пришел Бахрам во гнев, Вскипела ярость, сердцем овладев. Когда властители разъярены, Бегите, жители, из их страны! Гнев самовластья страшен, гнев обид: Он очи милосердия слепит. Уже Бахрам хотел ее убить, Уже мечом своим хотел срубить Цветущий, вольный, стройный кипарис, — Но в свите люди мудрые нашлись И молвили: «Поступок нехорош. Ужели женщину мечом убьешь?» А несколько глупцов произнесло: «Их убивать — не просто ремесло, А высшее искусство!» И луну, Из паланкина высадив, одну Отправили на самый край земли, В бесплодную пустыню привели, Где ядовитая трава росла: Был каждый лист колючим, как стрела. На землю опрокинув тонкий стан, Скрутили косы длинные в аркан, Вкруг шеи обвязав их… Вот, в петле, Она лежит на высохшей земле:
