Пусть все заодно будут! Пусть все будет обчее!» — торопливо разбирали жердяные прясла, отделявшие церковный лесок от крестьянских полей. Столб медленно накренялся набок.
— Вали его! Вали!
Столб тяжело рухнул и, нескладно переваливаясь, при радостном уханье толпы покатился вниз.
еще страстнее зазвенел чей-то голос, —
подхватил хор, —
На околице Хороброва остановились, не зная, куда повернуть: налево селом, на широкой улице которого уже шумел пестрый базар, или направо прямо на погост, к церкви, где еще шла обедня.
— Селом, селом! — послышались возбужденные голоса. — К мамону!.. А оттуда к попам…
Из крайних изб уже выбегали любопытные…
— Христос воскрес, братья! Христос воскрес! — приветствовали всех сектанты, но крики их были едва слышны в возбужденном шуме большого базара, где ржали последние уцелевшие от мобилизаций лошаденки, гомонила у серых ларей пестрая толпа, слышались уже пьяные песни местами — жена урядника приторговывала потихоньку водкой и ханжой, — звуки гармоники, смех и ругань. На углу пыльного переулка сидели на земле слепые и, протягивая перед собой деревянные чашки, гнусавыми голосами тянули жалостно старое сказание о Лазаре. Молодой форсистый парнишка, очевидно из призывных, громыхая тальянкой, вызывающе подпевал:
— Христос воскрес, братья… — восклицали сектанты, уже окруженные большой толпой любопытных. — Христос воскрес!
Торговцы вытягивали головы из своих серых ларей, и в глазах их был и испуг, и озлобление.
— Что это такое? К чему это? — беспокойно озирались они. — Смотрите, как с божьим-то благословением, с иконами как обходятся, а? Что такое?
— Смотрите: нас боятся! — с возбужденным смехом крикнул кто-то из толпы сектантов. — Не бойтесь: ничего вашего нам не нужно! И наше все возьмите… Вот держите: последнее!
И в толпу полетело несколько медяков и бумажек. Несколько человек со смехом бросились поднимать их. А сектанты все уже швыряли во все стороны все, что у них с собою было. Ольга сняла с пальца обручальное серебряное кольцо и швырнуло его к ларям.
— Все берите! Ничего нам не жаль! Христос воскрес!..
— Какая глупость! — кричали торговцы один другому. — Безобразники! И чего смотрит полиция?
— Это, брат, правда идет… — тихо проговорил молодой белобрысый мужик в лаптях, с тонким и острым носом, торговавший себе у ларя деревянную бадейку.
— А что, и ты из ихава брата? — подозрительно посмотрел на него торговец беспокойными глазами. — Проваливай, откуда пришел, покедова цел… Проваливай…
— Христос воскрес! Христос воскрес! — восклицали сектанты, и голоса их перепутывались с гомоном базара и с веселым перезвоном колоколов, звонивших к
— Смотри, братья: капище антихристово! — крикнул кто-то, указывая на зеленую вывеску крепко запертой казенки. — Не попустим губить души человеческие, а?
— Да она закрыта, не торгует!
— Не торгует седни — завтра опять откроют, и народ опять опаивать будут… Не попустим! Христос воскрес!
И сектанты метнулись к винной лавке.
— Это что же такое? Это уж называется бунт! — раздались по базару испуганные голоса торговцев, озлобление которых возрастало. — Это безобразие… Не пущай, ребята!
И другая толпа, озлобленная и растерянная, заступила путь сектантам. Те неудержимо напирали, совершенно не зная, что они хотят делать.
— Не попустим! Христос воскрес!
— Не пущай, ребята, чертей… Бей их…
И вдруг перед сектантами вырос Григорий Николаевич, загорелый, оборванный, без шапки.
— Стойте! — крикнул он. — Стойте!
— Григорий! Откедова ты, брат? Христос воскрес!
— Як вам опять пришел! — крикнул Григорий Николаевич. — Соскучился по вас крепко… А вы тут вон что…
— Не попустим народ губить… Христос воскрес!
— Опомнитесь! Что вы? — с трясущимися, побелевшими губами крикнул Григорий Николаевич. — Разве так можно? Ведь вы христиане!
Сектанты заколебались.
— А и впрямь, братья, негоже… — раздались среди них голоса. — Не надо так… Пойдем все отсюдова… Идем к попу!
Толпа замялась.
— Не ходите и к попу… Никуда не ходите… — крикнул Григорий Николаевич. — Совсем это не нужно… Идем все по домам…
— Нет, нет, к попу надобно… — раздались настойчивые голоса. — Мы только иконы отдать ему, развязку с им сделать начисто… Нешто мы что дурное? А так что гнали они нас, мучили, силов больше не стало — пусть уж до конца… Мы только явку сделать: гони не гони, а от Христа не отступимся… Идем, идем…
И вдруг из большой толпы призывных ратников, которая со своими сундучками и котомками надвинулась от волостного правленья, раздался суровый, властный голос:
— Стой, ребята… Не галди… Я желаю слово сказать!
На пустую телегу, стоявшую около ларя, тяжело взобрался крепкий бородатый ратник с бледным суровым лицом и жгучими глазами под сурово нависшими бровями. Своими палящими глазами он строго осмотрел притихшую толпу и, обернувшись к церкви, широко перекрестился старинным истовым крестом.
— Я православный, братцы… — густым голосом сказал он громко. — Не молокан, не штундарь, не
