Последовала оживленная дискуссия о том, стоит ли переносить предполагаемый труп. Большинство высказалось за то, чтобы оставить его на месте, пока не появится кто-нибудь из официальных властей.
— Кого нам нужно позвать? — спросил главный свидетель, стремясь не быть оштрафованным за неправильное выполнение процедуры.
— Обратись к Томасу де Пейну, — предложил кто-то из мужчин. — Он клерк коронера. Томас живет в третьем доме с другого конца улицы. Сейчас он уже должен вернуться к ужину из суда графства.
За ним послали мальчишку-служку, и через несколько мгновений, хромая, но передвигаясь на удивление быстро, появился Томас с Кэнонз-роу, чтобы посмотреть, что здесь происходит. Преисполненный сознания собственной значимости, он прошел сквозь толпу, которая почтительно расступилась перед ним, открывая ему вход к арке. Он неловко спустился по ступенькам — ему очень мешала больная нога, — а потом уже с большой легкостью двинулся вверх по тоннелю. Лицо жертвы было неузнаваемо: покрыто засохшей кровью, глаза заплыли, нос и губы кровоточили.
— Кто-нибудь, дайте мне тряпку, — приказал Томас, испытывая необычное чувство гордости, исполняя роль представителя закона.
Мужчина, оставшийся наверху, схватил тряпку, за которой бегала собачонка, и сунул в лужу грязной дождевой воды, прежде чем передать ее секретарю коронера. Томас смыл ею немного крови с лица неизвестного человека и мгновенно, несмотря на синяки и опухоли, узнал жертву.
— Это Годфри Фитцосберн, серебряных дел мастер! — крикнул он столпившимся на ступеньках людям. — Он убит! — драматически прибавил он.
Как будто для того, чтобы опровергнуть его слова, Фитцосберн застонал снова. Одна его рука дрогнула и коснулась тела.
— Я же говорил вам! — торжествующе закричал мальчуган со своего места на нижней ступеньке, где он сидел, скорчившись.
Среди наблюдателей возникло замешательство.
— Что нам делать? — забеспокоился главный свидетель; — Он так сильно изранен, что если мы пошевелим его, он может умереть — и тогда у нас будут проблемы с шерифом и коронером.
Раздался хор одобрительных возгласов:
— Пусть остается здесь, пока не прибудут представители закона. Пусть они берут ответственность на себя.
Томас тоже не знал, что делать. Его быстрый ум перебрал возможные варианты, и Томас решил, что мужчина если еще и не умер, то наверняка умрет, поэтому с таким же успехом они могут сначала вызвать коронера.
— Немедленно пошлите кого-нибудь на Мартин-лейн за сэром Джоном де Вулфом, — властно распорядился он. Не часто ему случалось оказаться в центре внимания, и его самолюбие вновь расцвело пышным цветом, особенно после того, как оно было так унижено в Винчестере.
Фитцосберн производил такое впечатление, будто находился уже на пороге смерти, и Томас взволнованно пристроился рядом с ним на корточках в ожидании коронера. У секретаря сэра Джона была благородная душа — это объяснялось выпавшими на его долю страданиями, и он надеялся, что серебряных дел мастер останется жить, а если нет, то хотя бы умрет без лишних мучений.
Через десять минут почтительное бормотание толпы и тяжелые шаги на ступеньках возвестили о прибытии сэра Джона вместе с Гвином, который ужинал в компании с Мэри в кухне на заднем дворе.
Томас продвинулся вверх по акведуку, чтобы освободить место для двух крупных мужчин.
— Он стонал и шевелился еще несколько минут назад, — доложил он, — но не сказал ничего членораздельного.
Джон взял мокрую грязную тряпку и вытер кровь и слизь с губ серебряных дел мастера. Пока он занимался этим, пострадавший высунул язык и слабо лизнул влагу.
— Дайте мне воды, — заорал Джон. Хотя труба лежала всего в нескольких дюймах от них, проникнуть в нее не было никакой возможности, поэтому кому-то предстояло сбегать в ближайший дом и принести кувшин воды. Тем временем Джон продолжал вытирать лицо Фитцосберна и громко говорил ему прямо в ухо, чтобы добиться какого-нибудь ответа. Когда принесли воду, он прижал кувшин к губам раненого и, хотя большая часть влаги пролилась ему на подбородок и грудь, немного все-таки попало в рот, вызвав приступ кашля.
— Он подавился, — невозмутимо заметил Гвин, присевший на корточки рядом с раненым.
Вторая попытка дать Годфри напиться оказалась более успешной, и тот сумел сделать несколько глотков в промежутках между приступами кашля. Потом он произнес первые внятные слова:
— Еще!
Его правый глаз открылся, но левый был совершенно закрыт обезображенным веком. Затуманенным взором он уставился на коронера.
— Де Вулф! — прошептал он.
— Кто сделал это с вами?
Фитцосберн умудрился слегка качнуть головой.
— Не видел — было темно. Что это за место?
Он снова выпил воды, и Джон сказал ему, что он находится в подземном проходе собора.
— Не здесь… били не здесь. Не помню…
Джон обернулся к Гвину и Томасу.
— Давайте попробуем усадить ею прямо, его шея искривлена, неудивительно, что он давится, когда пытается пить.
Они сделали попытку приподнять его, чтобы прислонить спиной к стене, но Фитцосберн испустил сдавленный крик боли.
— Моя грудь — о Боже! — Спустя мгновение он закашлялся, и густая струя крови хлынула у него изо рта, заливая плащ, подбородок и шею.
— У него пробито легкое и, должно быть, сломаны ребра, — определил Джон, повидавший на своем веку немало боевых ран.
— Он этого не переживет, — пробормотал Гвин.
Джон еще ближе наклонился к серебряных дел мастеру, чей здоровый, глаз снова закрылся. Дыхание, Годфри слабо вырывалось из легких вместе с пузырями крови, и когда Гвин нащупал пульс у него на шее, тот был слабым и с перебоями.
— По-моему, он отходит, — мрачно заключил Джон.
Томас начал креститься и забормотал по-латыни слова соборования. Коронер склонился еще ниже к умирающему.
— Фитцосберн, вы умираете. Вы понимаете? — Единственный глаз Годфри снова открылся, и последовал слабый кивок. — Вы не можете сказать, кто напал на вас? — Голова снова слабо качнулась вправо-влево. — В ясном сознании того, что вы умираете, вам не хотелось бы сделать признания? Здесь есть священник, который может отпустить грехи. — Джон решил, что лучше не упоминать о том, что священника лишили сана.
Губы Годфри шевельнулись, но с них сорвалось лишь слабое бормотание. Джон наклонился совсем низко, Но не смог разобрать ни слова. Он попробовал другой подход.
— Послушайте меня. Вы стали причиной того, что Адель де Курси зачала ребенка? — Фитцосберн едва заметно кивнул. — И вы вынудили Николаса из Бристоля сделать ей аборт? — Еще один кивок.
Единственный здоровый глаз Годфри закатился, и в щель между веками стал виден только белок.
— Поспешите, он отходит, — предупредил Гвин.
— Не вы ли, Годфри Фитцосберн, изнасиловали Кристину Риффорд?
Глаз повернулся в орбите, тело вздрогнуло, и изо рта вырвался свистящий крик:
— Нет, никогда!
При этих словах новая струя крови вырвалась из его сжатого рта. Громко вздохнув, серебряных дел мастер обмяк, и голова его безвольно упала на грудь.
— Он ушел, да упокоит Господь его душу, — прошептал Томас, который все это время негромко бормотал слова заупокойной молитвы, без конца осеняя себя крестным знамением.
Коронер опустился на пятки в узком проходе и взглянул на своего помощника.
