попасть под подозрения особистов стал ухаживать за женой «врага народа», получившего срок без права переписки. Сколь ни отговаривали его, сколь ни предупреждали и ни стращали последствиями, поступил по любви и по совести. И вот за год до войны Катя — его жена. Два года сопровождает его на всех фронтах и передовых, куда бросали его бригаду, затем корпуса, и вот теперь комфронтом поставил его армию под главный удар врага.
Домчался до НП Чистякова мигом. Тот пока находился на прежнем, до которого долетали рикошетирующие снаряды «четверок» и «тигров».
— Здорово, Иван Михайлович: — Катуков протянул длинную руку командарму, не сразу оторвавшему глаза от карты.
— Здравствуй, здравствуй, Михаил Ефимович. Спасибо, что поспешил мне на помощь. Дела в моей армии сложились хуже некуда. Она разорвана натри части. Вот, взгляни на карту. Без твоей помощи не соберу дивизии ни на одном рубеже. На ночь глядя, главное — как вывести из беды те дивизии, что еще держатся в первой полосе обороны.
— Не позавидуешь тебе, Иван Михайлович. Давай вместе покумекаем, как сначала отвести твои дивизии на промежуточную позицию. Собрать все на одном рубеже, да еще в такую короткую ночь, не удастся, а перемещать их в светлое время — наверняка погубить. Еще хуже — пропустим корпуса Гота ко второй полосе, если не дальше. Предлагаю вот что: двумя моими бригадами усилить твои части, которые задержали клинья немцев, а одну поставить в промежутке между ними. Отойдут твои дивизии за мои бригады, посмотрим, чем и как им помочь.
Едва командармы закончили передавать по рациям задачи своим соединениям, за дверью блиндажа фыркнул «КВ». Катуков осведомил Чистякова:
— Мой. Я проскочу на промежуточную, присмотрюсь к ней и там встречу свои бригады.
— Что ж… теперь ты мой начальник.
— Не будем считаться, кто и насколько старший из нас.
Выйдя из блиндажа, довольно легко поднялся на танк, влез в башню и дал знак механику-водителю трогаться. За «КВ» последовали «тридцатьчетверка» и «Т-70». Приметив тощую рощицу на неприметной высоте, Катуков остановил на ней свою машину. Близь и даль уже погрузились в наступающий мрак. До тыловой границы первой полосы обороны оставалось два-три километра. Поднял к глазам бинокль— различил черные корпуса нескольких немецких танков. Около них вроде бы слонялись или готовились к ужину экипажи. Их беспечность удивила командарма. Ведь дай прицельный выстрел — и всех наповал. Неужели немцы уже забыли беды под Сталинградом и уверовали, что и третье военное лето снова будет немецким? Желание жахнуть по вражеским экипажам заскребло горло — воздержался, можно накликать беду на отходящих пехотинцев.
Сумерки еще более уплотнились, и на флангах того клина, который удерживали две дивизии Чистякова, начался отход. Его означала то и дело вспыхивающая стрельба. Всполошенная, злая — со стороны немцев (проморгали начало отхода русских) и редкая вынужденная — наших подразделений. Она не обеспокоила командарма. Вдоль Ворсклы и Липового Донца отход прикрывали надежные комбриги.
К середине ночи на промежуточную позицию отошли две дивизии, оборонявшиеся между клиньями врага. Катуков не стал их задерживать — пусть отходят сразу на вторую полосу и там переведут дух. За день в полуокружении хватили лиха по макушку.
Пехота и уцелевшие противотанковые орудия скрылись в темноте — танки остались одни. Между ними продолжали отходить пехотинцы, в ночной суматохе отбившиеся от своих подразделений. Начал заниматься рассвет — отходили и отползали только раненые.
Со стороны противника донесся тонкий, порой завывающий гул моторов — видимо, начали рыскать разведывательные «тройки» и бронетранспортеры. Приблизились — предположение подтвердил комбриг Драгунский. Командарм распорядился: подойдут поближе — поразить наверняка, чтобы не донесли того, что рассмотрели. Так и произошло. Пять «троек» удалось спалить, две все же отошли.
С восходом солнца, когда немцы нередко возобновляли наступление, Катуков подал сигнал бригадам вернуться в состав корпусов. Сам же подался на НГ1 Чистякова. Войдя в блиндаж, освещенный крестьянскими лампами, Катуков снял фуражку и протер ее околыш.
— Как отошли твои гвардейцы?
— Пятьдесят вторая и шестьдесят седьмая, можно сказать, вполне сносно. За день боев состав их уменьшился на треть, а пехота и того больше. Но солдаты и офицеры дух сохранили. А вот те полки, что притупляли бронеклинья, уполовинились. По орудьям и танкам поддержки — даже больше. Немцы понимают — в них основная сила обороны и не жалели для них ни снарядов, ни бомб.
— Похоже, отходить из твоих войск уже некому. Пожалуй, и нам пора перебираться на вторую полосу. Чую, Гот рассержен за более чем скромное продвижение, и нам надо ожидать, что он прикажет ввести резервы корпусов и добавить им «тигров», а возможно, и «пантер». Давай разберемся, где твои войска осели в обороне густо, а где на живую нитку. Мои корпуса заняли оборону так: шестой — справа, в центре — механизированный, слева — гвардейский. Сегодня Гот, вероятно, возобновит наступление после девяти-десяти. Чтобы подбодрить своих «золдатен», распорядится дать завтрак поплотнее и обязательно со шнапсом. Успеешь ли, Иван Федорович, за оставшееся время переместить свои части, чтобы укрепить промежутки между моими корпусами?
— За минувший день мои солдатики вымотались до чертиков. Но раз надо — километр-другой прошагают и проползут. Гитлеровские танковые корпуса и дивизии сила серьезная.
— Да, мощью каждый из двух, пожалуй, перетянет мою армию, если считать силу их танков не штучно, а по огню и крепости брони. Но и на черта найдется управа. Мои танкисты изучили все слабые места и «тигров», и «слонов», и даже «пантер». В кулачный, то бишь огневой, бой ввязываться с ними не будут, настроились подпускать на прямой выстрел и бить наверняка. Стрелять с больших дистанций — себя губить. У немецких танков и самоходок прямой выстрел в полтора раза дальше.
— А как насчет контрудара? При проигрыше операции на картах он предусматривался.
— Ты же слышал — я возражал наносить их в первые два-три дня. Сейчас одним махом врага побивахом — не получится. В обороне нужно терпение и терпение. Потом, не обижайся, твои дивизии не удержали те районы, опершись на которые было бы можно вонзить в какой-то германский корпус кинжал из брони. Но наш командующий от нанесения контрудара моей армией не отказался. Пока немец не надсадил ему синих шишек. — Поняв, что отозвался о Ватутине не совсем тактично, сменил разговор: — Так что будем докладывать комфронтом, с чем мы осели на второй полосе?
— У верхов бывает так: за номером они видят дивизию или корпус целехонькими, а в них половина, и та измочалена боевыми невзгодами.
С Ватутиным соединили минут через десять. По тону, которым адъютант доложил о готовности командующего фронтом выслушать командармов, Катуков догадался — он только что закончил разговор с Верховным. Когда Катуков услышал «Слушаю вас», ровно доложил новое положение своих корпусов и решение.
— А не лучше ли ваши корпуса держать компактнее? — возразил комфронтом.
— Тогда большая часть полосы обороны придется на дивизии Чистякова. А их противник изрядно потрепал, особенно в противотанковом отношении.
— Все равно, не выкидывайте из головы контрудар. Именно для контрударов предназначаются танковые армии в обороне.
Катуков не возразил — ход дела покажет, для чего и когда лучше использовать танковую армию.
9
Чтобы избавиться от неодолимой дремы, Катуков на часок придавил ухо. Встал как по заказу. Чистякова в блиндаже уже не было — перебрался на запасный НП. Михаил Ефимович вздернул свою поджарую фигуру, с хрустом потянулся и обрел командирскую свежесть.
— Никто не звонил? — спросил он адъютанта.
