назад!».
— В приказе есть и другие слова: не отступать без приказа. Вот в трудную минуту и бери на себя ответственность, какую бригаду куда сместить, отвести, как занять более выгодную позицию. А «стоять насмерть» или отводить бригады на более глубокий рубеж буду определять я. Понял?
— Понял, товарищ командарм.
— Остается только выполнить понятое.
Танковые дивизии и полки противника продолжали нажимать и теснить бригады Катукова. Что-либо предпринимать радикальное не было ни сил, ни смысла — вклинения продолжали возникать одно за другим. Контратаками всех не ликвидируешь, а потери понесешь такие!.. Оставалось применять только пассивную оборону в ее активной форме: поражать танки врага из укрытий, меняя позиции.
К вечеру возникло осложнение на правом фланге. Там 6-й танковый корпус держался крепко, но на левом! Противник оттеснил 3-й корпус к северу, с ним возник разрыв. Введет в него противник резерв, и он может рвануть к тыловому рубежу. Катуков позвонил Чистякову.
— Иван Михайлович, до меня дошли пагубные известия — между моим и твоим участками обороны образовалась опасная дыра. Разглядит ее кто-либо из немецких командиров, и мой шестой танковый может быть захлестнут ударом к Новенькой.
— Отодвигать левый фланг никак нельзя, Михаил Ефимович. На стыке твоих корпусов задержался и мой двадцать третий гвардейский. Расширит неприятель прореху, и мой стрелковый рухнет. В боях за первую и вторую полосы обороны он понес немалые, даже очень, потери. А семьдесят первая его дивизия вообще отбилась от корпуса — отошла к границе с Москаленко. Потери, которые понесли стрелковые дивизии, изрядно подорвали их психологическую устойчивость, и оборона их одрябла.
— Но если ты потеряешь мой шестой, оборона твоей армии на значительном участке рухнет.
— Буду просить у комфронтом, чтобы танковые бригады десятого дал мне. Они уже у меня под боком. К тому же приближаются дивизии Москаленко, передаваемые мне.
— И все-таки насчет шестого, прошу тебя, не рискуй им.
— Над душой висит член Военного совета. С ним будем решать его судьбу.
В боях часы бегут быстро, дни тянутся утомительно долго. За долгий июльский день армии Манштейна провели по три напористых натиска. Каждый начинался артподготовкой и ударами авиации. Именно в эти час-полтора поле походило на батальное сражение, спадали огневые удары и оно притухало, огни велись разрозненно, большей частью короткими огневыми налетами и одиночными выстрелами танков и противотанковых орудий, которые наносили тягчайший урон противоположной стороне. Но именно тягучесть этих натисков более всего морально, да и физически, утомляла бойцов от отделения до батальона. Последний натиск закончился за три часа до наступления сумерек, а вялая стрельба часом позже и уже смахивала на догорающий костер, в котором, потрескивая, теплились последние полешки.
Устал и командарм Катуков, хотя ходил он мало — по блиндажу и от него к открытому Н П, да вот отлучался, чтобы проводить резервную бригаду. И все же он задержался в ячейке для наблюдения — не отпускало поле боя. Оно полого спускалось к югу, куда текли два Донца и Ворскла. На полях между тощими кострами все еще поднимались дымы от догорающих танков, самоходок, бронетранспортеров и тягачей. Михаилу Ефимовичу оно представилось огромным кладбищем. И действительно оно было кладбищем для тысяч людей и машин. Его еще не оживляли похоронщики — они появятся несколько позже, в густых сумерках, чтобы собрать убитых и снести-свезти их к месту захоронения, а разорванных в клочья предать земле на месте. Те, кому продолжать бои завтра и послезавтра, не должны видеть свою возможную участь, свою солдатскую судьбу.
К некоторому удивлению командования Воронежского фронта, на четвертый день операции танковые корпуса немцев ни утром, ни днем не предприняли прежних атак — танки и мотопехота стояли на отдалении от рубежей, где закрепились танковые корпуса и стрелковые дивизии 1-й танковой и 6-й гвардейской армий. Оба командарма предположили, что противник сделал передышку, чтобы провести перегруппировку своих войск, поскольку оба танковых корпуса неприятеля уже понесли существенные потери. По подсчетам разведчиков, 48-й танковый корпус из трехсот пятидесяти танков и самоходок уже потерял около двухсот. Его усилили танковой бригадой, в которой числилось 200 «пантер», а осталось от них только три десятка.
Ватутин, выслушав командармов, более широко представил себе результаты первых дней сражения. Да, противник понес существенные потери, но еще имеет возможность в определенной мере восстановить боеспособность корпусов. Поэтому надо ждать возобновления его натисков. Не исключено, что главный удар будет куда-то смещен. В полосе 13-й армии Пухова, командарм 9-й полевой перенес его из центра к востоку, на Поныри. Такого же маневра следует ждать от Гота и Манштейна.
Ватутин позвонил Катукову. Выслушав оценку сложившейся обстановки, высказал свои соображения. Катуков расценил их как излишне оптимистичные. Такое случается у высоких начальников — за боями они следят по картам, потери в войсках до них доходят с задержками — в донесениях и оперативных сводках. Упрекнуть комфронтом Катуков не посмел. Сделал ловкий маневр — задал вопрос:
— Может ли моя армия рассчитывать на пополнение?
— Я же тебе направил десятый танковый, два противотанковых полка, три дивизии из Сороковой армии, одну из армии Крюченкина.
— Но потери в борьбе с новыми немецкими танками не вписываются в соотношение два к одному. В среднем один «тигр» и «слон» выбивают два— четыре наших. «Пантеры» тоже не любым выстрелом подобьешь. Опередили немецкие инженеры наших и по утолщению брони, и, особенно, в замене короткоствольных орудий на длинноствольные.
— Крепкие и длинноствольные танки у нас уже созданы, дело за их производством. Ждать модернизированные и новые осталось недолго. По стволам мы даже опередили немцев. Наши «сотки» пробивают любой немецкий танк, а «восьмидесятки», которые ставят на «тридцатьчетверки», по силе огня сравнимы с пушками тяжелых немецких машин. Уступают по крепости брони, но спецснарядами могут прожечь броню любой толщины. Немцы ее утроили, но увеличенным весом сделали свои танки неповоротливым и.
— Да, это хорошо, товарищ комфронтом, но нам вести бои с немецкими танками придется завтра и много раз послезавтра. Не придать ли танковым корпусам дальнобойные батареи для стрельбы прямой наводкой?
— Предложение резонное, но такие артсистемы только в артдивизиях и корпусах. Над ними шествует маршал Воронов. Добьюсь у него согласия — получишь кое-что. Потери в танках несем не бесполезно, хотя желательно нести их меньше. По моей оценке между корпусами Гота наметился разрыв. Не по его хотению, а из-за упорного и умелого сопротивления твоих танкистов и командиров. Ман-штейну все еще снится окружение хоть какой-то нашей группировки. Ведь продвижение к Курску с севера задержано, а своими силами, не может не понимать он, крупную группировку наших войск ему не окружить. Иной объект окружения уже вырисовывается — войска Крюченкина и дивизии Чистякова в углу между Липовым и Северным Донцом. Вам, товарищ Катуков, и надо отсечь или сломать одну бронированную руку корпуса СС, и окружение наших дивизий в междуречье провалится.
— Этот угол в междуречье так далеко, что имеющимися у меня силами дойти до него будет непосильно.
— К нам идут два танковых корпуса от Конева и Малиновского. Это почти полтысячи танков. И ваших сколько. Прибудут — ими вместе с двумя стрелковыми дивизиями, находящимися там, нанести короткий удар от железной дороги Курск — Белгород на запад. Надеюсь, вы теперь яснее представляете оперативную обстановку и будете действовать еще осмотрительнее и в то же время активнее. Все, товарищ командарм. Меня ждут другие дела.
Ожидаемый удар противника последовал на двух участках общей протяженностью около десяти километров. Огонь велся по той же схеме, что и прежде: сначала в ясном небе закружились истребители, затем пошли бомбардировщики разных марок по тридцать — сорок самолетов в группе. Их сменили громы артиллерии. Она вела огонь со злобной мстительностью, как бы приговаривая: если вас не повергли прежние огни и атаки, в этом наступлении мы вгоним вас в землю. Для надежности танки еще и разотрут вас в блин.
Масса огня, не утихающего почти час, как бы подтверждала обещание Гота превратить русских в
