— Где нас не было?
— Да, так точно, где нас не было.
Вечером сошлись. Вспомнили школу. Девчат. Было что вспомнить.
4
— Слушай, Володь, — сказал Славик, неловко и торопливо пряча в карман брюк деньги, — ты только не сомневайся. Деньги для меня — не проблема. Верну сразу, как только доберусь до дома. Тут у меня, понимаешь, долг остался посерьёзней. Стыдно признаться…
— Крест, что ль? — помог ему Володька.
— А ты откуда знаешь? Няня, что ли?…
— Она сильно переживает. Няня твоя — глубинная душа. Ты тоже… Чудак человек. Каким балбесом был, таким и остался. Сказал бы тогда, на
речке… Это ж полдня работы. У меня и дерево подходящее есть, и станок.
— Володь, сделай. А? Я тебе сразу и за крест пришлю. Только сделай. А то няня…
— Нет, Славик, — сказал вдруг Володька, — крест я делать без тебя не буду. Давай договоримся так: приедешь следующим летом, вместе и сделаем, и поставим крест.
Славик мотнул головой. Сказал:
— Вряд ли я, Володь, скоро приеду теперь. Теперь я опять… — И Славик показал ладонью стремительно летящую не то птицу, не то самолёт или вертолёт. — Дело одно наклёвывается. Деньгами хорошими запахло. А деньги эти — далеко. Командир вчера позвонил. Года на два-полтора, как минимум…
— Хочешь пару отверстий на другом боку, для симметрии? Или — за очередным орденом?
— …Дружбы Народов, — хмыкнул Славик. — У меня такого нет. Да и ни к чему он мне. Я ж говорю — деньги! Теперь только деньги в цене. Собрал бы я их все в одну большую кучу, бензином бы облил… Но — нужны! Нужны, проклятые!
— Ну, тогда и приезжай.
— Приеду. Коршунов моих порадую. Скоро придут. А у меня бабло на исходе.
Прошло три года. А Славик в родимых Бабёнках так больше и не появился.
Мужики какое-то время скучали по нём, вспоминали то лето, когда он их залихватски угощал 'Чёрным соболем'. Вот попили водочки! Бывший счетовод Макарыч, состоявший при Славике в той эпопее вроде как главным воеводой, горячился больше всех:
— А что ему! Денег за ордена много плотят! У него семь орденов! Что, разве не знали?
— Да нынче за ордена разве дают деньги? — интересовались мужики.
— А как же! — горячился Макарыч.
— Тогда, мужики, надо куда-нибудь на войну определяться, — горько шутил кто-нибудь.
Няня умерла.
Володька Куличенков, бывший колхозный парторг, хотел было поставить на могиле крест. Похоронили няню в родовом кургане, рядом с отцом и матерью Славика и всеми его дедами-прадедами. И вытащил уже из-под навеса дубовый брус. Но повернул его раз-другой, вспомнил Славика, две коричневых родинки на его загорелом боку, вздохнул: 'Каким балбесом был… ' — и затолкал брус обратно.
ДМИТРИЙ МИЗГУЛИН
Уснувший город чутко спит, На улицах темно, Под утро ангел прилетит И постучит в окно.
Я створки настежь распахну, Впущу его домой И воздух утренний вдохну — Ну здравствуй, ангел мой!
Струится утренняя мгла, На крыльях тает снег… Он спросит тихо — как дела? Совсем как человек.
Я промолчу в ответ ему — Известно всё и так! Моих желаний кутерьму Поглотит снежный мрак.
Во мгле мерцающим перстом Коснувшись лба и плеч, Он осенит меня крестом, Чтобы от бед сберечь…
Разгонят ранние ветра По небу облака, Ему пора и мне пора — Дорога далека.
Кому — в небесные края, Кому — в земную тьму… И буду долго-долго я Смотреть вослед ему.
Растаял туман над излукой Осенней тяжёлой реки, Живу не любовью — разлукой, Чьи вечные воды легки,
Стараюсь по жизни хоть малость Минувшего счастья сберечь — Недолгих прощаний усталость И радость нечаянных встреч.
На лёгкой волне у причала Мороза стальная печать — И так хорошо, что с начала Уже ничего не начать…
Встрепенёт, затрагивая душу, Тот мотив знакомый и простой: 'Выходила на берег Катюша, На высокий на берег крутой'.
Ох же и хлебнули мы отравы — Закружилась круто голова, Изменились времена и нравы, Потускнели чувства и слова.
Нам привозят яблоки и груши Из-за океанской стороны, А голубоглазые Катюши Нынче по Европе — вполцены.
Можно жизни радоваться, можно… Нефть и водка — полною рекой, Только зазвенит душа тревожно Неизбывной русскою тоской.
Онемеют небеса и реки, Опадёт последняя листва, Об ушедшем русском человеке Повторяя
