шепнул ему в самое ухо: — Ну? Поехали?
У Макарыча был мотоцикл. Старинный 'Ковровец'. Славик так и крякнул:
— О! Без слезы не взглянешь! Мы ж, помню, на таком транспорте к девкам в Улемец ездили! Музейная вещь, Макарыч! И что, ещё бегает?
— Ещё как, ёк-канарёк!
И правда, Макарыч подсосал в карбюратор бензина, подцепил носком сапога заводную ручку, дёрнул. Завёлся с первого раза!
К обеду они съездили в Ковыли и привезли коробку плоских гранёных бутылок с этикетками 'Чёрный соболь'.
— А ну-ка, Макарыч, ломай сургуч, давай попробуем, чем тут у вас народ морят? А то, может, только колорадских жуков травить?!
Коробку с 'Соболями' поставили на крыльце. Славик тут же вынес две стопки: себе и Макарычу. Выпили.
— Ну? Хорошая! — похвалил Славик, посмотрел в конец деревни и скомандовал: — Зови ребят!
— Ёк-канарёк?
— Зови-зови, мой приезд отметим.
Через полчаса возле дома у плотины уже гудом гудел и неспешно передвигался чёрный улей бабёнских мужиков. И действительно, движение в этом пёстром улье имело некую систему: по очереди мужики подходили к крыльцу, как к стойке бара, каждый со своим стаканчиком (Славик предусмотрительно, для гигиены и сервиса, закупил в Ковылях несколько десятков пластиковых стаканчиков) и получали из рук Славика очередную порцию 'Чёрного соболя'. Водка Славику понравилась.
— А давно мы так не гуляли, мужики! — подал кто-то ошалело-восторженный голос.
— Давно-давно, — тут же согласились остальные.
— А с колхоза ещё. Как последнюю жатву тогда осилили, Иван Демья-ныч накрыл под ивками, и так — до самой Пасхи!
Славик уже выяснил, что бывший колхоз 'Заветы Ильича' распался на три хозяйства. А вернее, земельные паи скупили у вчерашних колхозников три человека: бывший парторг, бывший агроном и бывший бухгалтер. Одного из новых хозяев, парторга, он знал. Володька Куличенков. В школе на тройки учился. В военное училище вместе поехали поступать. Славик поступил, а Володька уехал домой. Срезался на первом же экзамене. А потом по комсомольской линии да по партийной выбился в люди. И вот, нате вам, пожалуйста, — хозяин! Землевладелец. А он, Славик, командир лучшей роты, батальона, полка, перебивается случайными заработками. И кому нужны его боевые ордена?
— А что ж, мужики, Володька разве не наливает?
— Жадюга твой Володька! За весенние работы ещё не рассчитался!
— А х… ему? — матерился пьяный Макарыч. — Он своё поимел? Поимел!
Муравейник зарокотал угрюмыми, злыми голосами.
— Пусть попробует не заплатить!
— Заплатит, никуда не денется. А не заплатит — мы ему, гаду, красного петуха под стреху!
— Так вы ж ему свои паи и продали! Сами, добровольно продали! — нервно засмеялся Макарыч. — А теперь жалуйтесь, ёк-канарёк!
— А ты? Ты, умняга, что ли, не продал?
— А я не продал! Мой пай на мне как числился, так и числится до сих пор. Я хозяин. И старухин, и хозяйкин. Три пая у меня!
— Ну, Макарыч, тогда и ты — помещик! Чего ж батраков не нанимаешь? — засмеялись уже беззлобно.
— Потому и не нанимаю, что я категорически против эксплуатации. Хули это за жизнь, когда человек над человеком измывается за кусок хлеба? Какая ж это свобода?!
— Ты, Макарыч, голова-а, — хвалили мужики бывшего счетовода. — Не зря всю жизнь с тетрадкой пробегал…
— Да я!… — обиделся было на 'тетрадку' Макарыч, но его заглушили, стали дёргать за рукава, просовывать к нему с разных сторон белые пластиковые стаканчики, казавшиеся в чёрных огромных руках мужиков нелепыми игрушками неизвестного назначения, все желали выпить за умную его речь, и он успокоился.
Славик сидел на высоком крыльце, одну ногу поставив на ступеньку, а другую вытянув вниз, на затоптанную и зашвырянную окурками траву. В одной руке он держал плоскую гранёную бутылку, а в другой пластиковый стаканчик. В стаканчике его всегда матово поблёскивало. Славик тоже был уже хорош. Он щедро наливал мужикам, даже тем, кто, пользуясь моментом, нахально лез без очереди. Но и сам старался не пропускать. Бормотал себе: 'Я ли вам не свойский?…' — и лихо опрокидывал до дна.
А разговор мужиков между тем продолжал ту же тему и вышел в конце концов вон куда.
— Всё как при помещиках! Шурка, как Ивана похоронила, день и ночь теперь на Куличёнка ишачит! И девку уже с собою водит.
— Дорогу кажет. Так и поведётся. Шурке-то без Ивана не на что теперь дочку учить. А девка смышлёная.
— А на Троицу что вышло! Племянник Куличёнков, дурачок этот, повалил её в сарае, и, если бы Шурка не трапилась, пропала бы девка!
Славик, услыхав неожиданную историю, вскинул руку и сказал:
— А ну-ка, Макарыч, зови этих эксплуататоров сюда! И Володьку — первого!
— Сюда! Сюда их! — закричали мужики.
— Во! Правильно!
— Давай их, гадов, сюда!
— На правёж!
— Ну, счас им Славик дась!
— Даром, что ль, до полковника дослужился!
— Правда, что ль?
— А спроси сам.
— До полковника только.
— А спроси, спроси.
— Стесняюсь.
В три конца побежали гонцы от крыльца, на котором атаманом восседал Славик. Только куры метнулись из-под их быстрых ног. Но вскоре все трое вернулись ни с чем.
— Куличёнок сказал: во вам!… — И посыльной мотнул загорелой рукой. — И, грит, если не разойдётесь, Жбанка пришлёт. Жбанок у него сидит, курёнка ест.
Жбанка знали все — участковый милиционер. Все, кроме Славика.
— Видал? — сказал Славику Макарыч. — Я ж говорил! Помещик! Эксплуататоры! Уже жандармами себя ограждают! Всё как при царе!
— А пошли мы к ним сами сходим, — опасно предложил кто-то.
— И правда, мужики? Поможем Жбанку крылушки доесть! А?
И было похоже на то, будто кто-то без команды, без надобности, а так, ради ухарства и по пьяной дури, поднёс зажжённую спичку к бикфордову шнуру. Славик это сразу почувствовал, хоть и был изрядно пьян. Хоть и хотелось ему познакомиться с участковым милиционером.
На их счастье, на улице появилась старушка, которую он не сразу и узнал. При виде её мужики сразу присмирели. Старушка подошла, остановилась, подпершись сосновой палочкой, лоснившейся в её руках.
— Что тут такое? А, ребятушки?
— Здравствуйте, Варвара Петровна.
Это была Варвара Петровна, учительница русского языка и литературы. Она уже лет пятнадцать- двадцать не преподавала, доживала свой одинокий век в стареющем доме у ручья, огородничала, завела кур и корову, но её все в Бабёнках звали учительницей и — по имени-отчеству.
— Да вот, Варвара Петровна, экзамен по Толстому сдаём, — нашёлся кто-то из молодых мужиков,
