Ключик к мечте

— Десять?! Не может быть! Я думал, ей лет семнадцать-восемнадцать!

Это уже интереснее. Володя видел ее.

— Так ты ее знаешь! — догадалась я, уставившись ему в лицо.

Володя замотал головой и отчаянно покраснел. Некоторых парней можно читать, как открытую книгу, — они ну совершенно не умеют притворяться.

Через три минуты допроса картина оказалась совершенно ясна — так, как будто мне записали ее в виде уравнения: все на своих местах и сходится с ответом.

Эля в роли серого кардинала, сплетающего прочную сеть интриг, вызвала мое искреннее восхищение. Я всегда знала, что она упорная. Еще в детстве, разбивая коленку, она не плакала, а поднималась, закусив губу. Тогда она ходила за мной по пятам, повторяя мои слова, и усердно подражала мне во всем. Она казалась мне кривым зеркалом, где мое собственное отражение приобретает гипертрофированные уродливые черты. Мне было тяжело и больно смотреть на нее. Я знала, что не права, отталкивая ее от себя, но не могла смотреть ей в глаза — карие, уже тогда внимательные и требовательные.

Теперь мы с ней соперницы.

Эмилия и Эльвира — вот уж точно две сестрички-птички.

— Так ты знаешь ее! — повторил Володя мои же слова.

— Конечно. Это моя сестра. Передать ей что-нибудь?

Он нахмурился, сосредоточенно размышляя. Володя хороший, только уж очень простой, назамысловатый. На фоне утонченного красавца Макса он кажется медведем в посудной лавке — неуклюжим и твердолобым.

— Нет, не надо, — наконец решил он. — Я, наверное, пойду? До завтра?

— Счастливо, — кивнула я и направилась к поджидавшим меня девчонкам.

— Ну, Мила?

— Что он хотел от тебя?

— Это как-то связано с Максом? — накинулись они с вопросами, точно стая голодных чаек на рыболовецкий корабль.

— Просто поболтали. О личном. — Я улыбнулась, чувствуя, как половина собравшихся девчонок напряженно думает, соотнося меня и Володю: если бы из нас вдруг сложилась пара — вот достойная тема для сплетен!

— Мне кажется, мы собирались в магазин, — напомнила я, — кажется, в Motivi [7] завезли новую коллекцию.

Это был аргумент, и мои институтские приятельницы — никто ведь не назовет их подругами — на время позабыли обо всем перед лицом ее величества моды.

Глава 9 Простые вещи

Эль

Я не сомневалась, что Макс позвонит мне, чтобы попросить прощения. Однако уже семь вечера, а на мобильнике, лежащем передо мной на столе, ни одного вызова. Безжизненно-серый экран ужасно раздражает меня. Я сначала отодвигаю мобильник подальше, затем закрываю его книгой… Все равно не помогает.

Макс не звонит. Милы тоже еще нет. А поэтому в голову лезут всякие бредовые мысли. Мила и Макс. Ха-ха-ха! Это было бы очень смешно.

К половине восьмого, посидев «Вконтакте», сделав домашку и даже написав заданное сочинение, я все-таки набрала номер Макса.

— Эль, привет.

В голосе ни на цент энтузиазма.

— Почему ты не перезвонил мне?

— Был занят. А что случилось? Что-то срочное?

Сегодня его голос и не узнать — его словно подержали в холодильнике и заморозили, как продукты для длительного хранения.

— Ничего! — рявкнула я, едва удерживаясь от того, чтобы швырнуть мобильник в стену.

— Эль, ну извини, виноват. Скажи, что случилось? — он говорил со мной тоном взрослого, уставшего от проказ маленького ребенка и все же вынужденного подлаживаться.

Разговаривать невозможно, а тем более — делиться прошлой, уже давно отгоревшей радостью.

Я нажала на «отбой», отключила мобильник, а затем, немного подумав, нажала клавишу на трубке домашнего телефона. Пусть теперь хоть обзвонится, слушая поочередно то короткие гудки, то «Абонент временно недоступен».

Вернулась Мила. Я слышала, как они разговаривают с матерью в соседней комнате. Я подслушивала, стоя у двери так, чтобы меня никто не заметил, но они вовсе не интересовались мной, так что меры предосторожности можно было бы и не предпринимать. Мила рассказывала, что была с девчонками в торговом центре, и демонстрировала новоприобретенные курточку и юбку.

Прислонившись затылком к холодной притолоке, я чувствовала, что оживаю. С девчонками — это хорошо. Девчонки — это не Макс. Вряд ли он ходил бы с ней по магазинам. Но тогда из-за чего изменилось его отношение ко мне? Он нашел другую девчонку? Наташка из Милкиной группы? Кто-то еще? Кто бы это ни была, ей не поздоровится. Только дайте до нее добраться!

Поговорив с мамой, Мила вернулась в комнату (я уже успела занять свое место за столом) и, не сказав мне ни слова, села за компьютер.

В последние дни мы с ней старательно изображаем чужих и даже незнакомых людей, волей случая оказавшихся в одной комнате.

Вечер тянулся неправдоподобно длинно. Я включила мобильник уже ближе к полуночи и получила всего одну эсэмэску.

«Извини, но все-таки нам лучше не встречаться», — отстукал Макс после нашего с ним разговора.

Что за fuck! Мы это уже проходили! «Повторение — мать мучения» — так говорят в школе. Что, не совсем так? А, по-моему, лучше и не придумаешь.

Еще вчера Макс почти раздражал меня, я считала его глупым, относясь пренебрежительно- покровительственно. Сегодня все переменилось. Я чувствовала, что не могу его потерять. Просто не могу — и все. Особенно если он переметнется к Миле. От одной этой мысли кровь начинала стучать в висках, а лоб покрывался холодной испариной. Я чувствовала себя больной и злой, как никогда.

В ознаменование вечера я вступила в контры с отцом, явившимся домой ближе к полуночи и, судя по довольным масленым глазам, вовсе не с работы. На волне общего раздражения высказала ему то, что о нем думаю. Причем даже деликатно, подбирая выражения поприличней. На шум из комнаты выскочила мама. Самое прикольное, что она встала на сторону отца и попросила меня не лезть в дела взрослых — в те дела, которые якобы меня не касаются.

— Ты не имеешь права осуждать отца. Ты еще ничего не понимаешь, — сказала она.

Я аж расхохоталась.

— Как же не понимаю! Не вчера родилась! Тебе просто выгодно молчать! У вас, как на экономике, товарно-денежные отношения!

Тут все былое благодушие окончательно покинуло бедного папочку. Он взял меня за плечи, весьма ощутимо встряхнул и пообещал, что, несмотря на мой возраст и глубокие экономические знания, применит неустаревающий метод воспитания — порку ремнем.

Отец, обычно очень сдержанный, слов на ветер не бросал, и мне уже доводилось пробовать на себе