на спинке дивана поверх ее головы, и проговорила:
— Так мы будем просматривать планы? Он улыбнулся:
— Как пожелаете.
Достав портфель, она вытащила из него чертежи и вручила Майклу. Это были карандашные наброски всех шести кабинетов офиса. Если он одобрит, она сделает все в цвете.
Он взглянул на них и сразу же вернул обратно.
— Отлично.
Обычно ей приходилось объяснять детали, давать пояснения и доказывать то или другое. Редко кто, едва взглянув на то, что обходилось в десятки тысяч долларов, сразу возвращал планы и говорил «отлично».
— Отлично? — переспросила она.
— Правда, неплохо.
— Как это вы определяете?
— А вот так. Хотите услышать комплимент детально? Пожалуйста. Вы учли все предложения моего персонала и мои замечания и разработали приемлемый вариант. В каждом кабинете вы предусмотрели отдельное пространство для консультаций и обсуждений — это хорошо. Вы прекрасно поняли, что у нас не бывает ненужных хождений и большого скопления людей не предвидится, и поэтому свободные площади вполне можно использовать для проведения конференций. Мне это нравится. Но самое главное было создать ощущение большого пространства и комфортности, вы и этого добились. В своей работе мы часто пользуемся телефоном и отправляем почту, но это и деловой офис. Поэтому все прекрасно.
— Вам нравится все в таком виде?
— Да, конечно, я понимаю, что это только начало. И с нетерпением буду ожидать окончательного плана.
— Тогда спасибо. Я прямо сейчас и приступлю к окончательному плану в цвете. — Она улыбнулась ему. — Это самая быстрая деловая встреча, которая у меня когда-либо состоялась. Спасибо, Майкл.
Он смотрел, как она укладывает план в портфель, и не мог поверить, что она действительно сейчас поднимется и уйдет. Но именно это она и собиралась сделать. Она улыбнулась и протянула ему руку. О, черт, эта женщина хотела попрощаться и упорхнуть в ночь!
Если он ее не остановит.
Он взял ее руку:
— Уходите?
— Да, если не осталось еще что-нибудь…
— У нас много чего осталось.
— А именно?
— Вы… и сами знаете, Лиззи.
— Майкл, я стараюсь забыть то, что произошло на прошлой неделе. Я понимаю. Вы приняли меня за другого человека. А теперь я — Лиззи Олсон из Уилсон-Крика.
Он по-прежнему держал ее за руку.
— Это ничего не меняет.
— Что вы хотите этим сказать?
Он нежно засмеялся и усадил ее рядом с собой. Она могла спокойно уйти — он не хам и отпустил бы ее, но она не ушла. Они сидели вплотную, прижимаясь бедрами. Она смотрела на него большими и округлившимися, но не невинными глазами. И прекрасно понимала, что он имеет в виду.
А он просто сказал:
— Оставайся.
— Майкл, ты уверен в том, что это нужно делать?
— Я уверен, Лиззи. Я хотел любить тебя с той самой минуты, когда увидел в первый раз.
— Но тогда я была Элизабет Гест.
— Нет. Ты и тогда была Лиззи Олсон, стоявшей на моем столе, помнишь? Кем бы ты ни была, не имеет значения.
— Имеет, — печально ответила она, беря его за руку. — Майкл, я из Уилсон-Крика.
— Ну и что?
— Я знаю, что ты никакой не фермер. Он засмеялся:
— Я говорил глупости, Лиззи. До тебя я никому такой чепухи не рассказывал.
— Но почему мне первой?
— Не знаю.
Он поднес ее руку ко рту и нежно припал к ней губами, но не из вежливости, а от избытка чувств. Лиззи затаила дыхание.
— Для меня ты всегда была Лиззи Олсон.
— Но Лиззи не пьет мартини.
— Она пьет виски. Она может пить и джин, и что угодно, я не стану возражать.
— Вот как! Он не будет возражать! — Она убрала руку. — Я помню, что ты говорил об Уилсон-Крике, Майкл. А это мой родной городок. Ты не переделаешь меня в Элизабет Гест. Я…
— Лиззи Олсон, — закончил за нее Майкл, стараясь сохранить терпение. — Это и мой родной городок, Лиззи.
— Тогда ладно.
— Мне просто не хочется там жить.
— Ты называл его дохлым местом.
— Правда? — засмеялся он. — Может быть. Я думаю, мы все так изредка называли его.
— Я — никогда.
— Послушай, Лиззи. Я ждал и искал женщину, в которой должно было быть что-то и от Уилсон-Крика и от Нью-Йорка.
— Во мне нет ничего от Нью-Йорка.
— Есть. Но в тебе больше всего от самой себя.
Положив руки на колени, она отвернулась:
— Элизабет Гест просто выдумка.
— Я не верю в это, не совсем верю, — спокойно сказал он. — Ты не можешь постоянно прикидываться простой девчонкой из Уилсон-Крика, которая никогда не хотела ничего, кроме домашнего очага и кучи детей. И я не могу притворяться, что и шагу не хочу ступить по Уилсон-Крику и не думать о том же. Не надо чувствовать своей вины в том, что ты хотела уехать. Он навсегда останется твоим домом. Ничто не сможет изменить этого. Поверь мне, я знаю. Но и вернуться ты тоже не можешь, как и я.
Не глядя на него, она упрямо сказала:
— Я смогу.
— Нет, даже если очень захочешь, ты не сможешь навсегда приехать туда. — Он вздохнул. Терпение его уже подходило к концу. — Лиззи, я даю тебе три секунды на размышление. После этого я поцелую тебя, и одному Господу известно, что потом произойдет. Если собираешься уйти — уходи. Но не думай, что этим все и закончится, потому что я хочу тебя. Ты так много для меня значишь… И я не собираюсь отказываться от своих намерений из-за того, что ты чувствуешь себя виноватой.
Она резко обернулась:
— А я не чувствую себя виноватой! Он ухмыльнулся:
— Ага, задел за живое! Ну, считаю! Раз…
— Майкл, черт побери, я не люблю никаких ультиматумов!
— Два…
— Можешь отсчитывать свои секунды.
— Три!
Она все еще была здесь. И знала, что никуда не уйдет. Руки сложены на груди, ноги напряжены. Она была в страшном гневе. Майкла, похоже, это не волновало. Он обнял ее за талию и повернул к себе. В ее глазах плясали веселые огоньки, и она едва сдерживала смех.
— Женщина-дьявол, — сказал он и поцеловал ее.
