Эта была иномарка?
Нет.
Отечественная? «Жигули»?
Нет.
«Москвич»?
Да.
Современной модели?
Да.
Цвет помните?
Нет. Темный какой-то.
Грязнов разочарованно вздохнул.
И номера, конечно, тоже не видели?
Павел покачал головой.
Вы слышали какие-то звуки в этот момент?
Да.
Что-то похожее на хлопок?
Да.
Этих хлопков было несколько?
Да.
По вашей машине стреляли. По колесам тоже. Вы чувствовали, что шины спускают?
Да.
Так, господа хорошие, время вышло, — встрял в разговор врач. — Все. Больному нужно отдыхать.
... Если бы кто-нибудь рассказал Бородину эту историю, он, скорее всего, не поверил бы. Угрозами и давлением согнать знаменитых хоккеистов в свою команду? Силой заставить согласиться на совершенно невыгодные контракты? Бред какой-то.
Однако после разговоров со Старевичем и Коняевым Павел был уверен, что два пожара и взрыв — это дело рук Норда. Что же тогда будет его следующим «доводом»?
Об этом было страшно подумать.
Может, обратиться в милицию? Павел сразу же отбросил эту мысль. Что он им скажет? Что ему предлагают работу, а он не хочет? А если попросят назвать сумму, которая любому здесь, в России, по кажется огромной? И потом, как он докажет, что все это подстроено Нордом? Никаких фактов нет. Ни одной угрозы не было произнесено вслух. Конечно, уголовное дело по факту взрыва вроде возбудили, с утра приходили люди из МУРА, что-то выспрашивали, но толку...
Уехать в Штаты? Но как оставить тут мать и Инну? Норд способен на все — в этом он уже убедился. Взять их с собой? На получение американской визы уйдет масса времени. Что делать?
Интересно, всех остальных Норд «уговаривал» таким же образом? Наверняка. И им пришлось согла ситься. И смолчать. Иначе об этом бы узнали все. Ясно, что Норд постарался обезопаситься от этого.
С другой стороны, почему никто из хоккеистов не заявил в полицию в Штатах? Тамошние блюстители закона были бы только рады раскрыть еще одного «русского мафиози». Боятся Норда?
Скорее всего...
Вопросов было много. И почти все они оставались без ответа.
Павел думал весь день. Но так и не пришел к какому-то решению.
А вечером опять зазвонил телефон. Павел уже знал, кто это.
Алло. Это говорит Патрик Норд.
Да, я слушаю.
Как поживаете, господин Бородин?
Спасибо.
Я послезавтра улетаю в Штаты, — Норд говорил сухим, деловым тоном, — поэтому вы должны принять свое решение до этого срока. Простите, но дела обязывают. Кстати, в случае вашего согласия я могу предложить вам полное возмещение ущерба, который вы понесли позавчера.
Поражаюсь вашей щедрости, господин Норд, — не выдержал Павел.
Хе-хе, когда речь заходит о нуждах отечественного спорта и его лучших представителей, я никогда не считаю копейки. Так что? Позвонить вам послезавтра?
Не надо. Я... я согласен.
Через две недели Бородин улетел в Америку.
От легендарного тренера Протасова я вернулся часа в три дня. И сразу, даже не заходя в свой ка бинет, пошел к Меркулову. Во-первых, я должен был отдать ему одолженный вчера диктофон, а во- вторых, Протасов сообщил довольно интересные сведения. Не скажу, что дела с убийствами продвинулись, но много подробностей из мира спорта стали для меня яснее. Надо сказать, после этого разговора он много потерял в моих глазах, мир этот. Короче говоря, я хотел, чтобы Меркулов как можно скорее прослушал эту пленку.
Но у Меркулова, как назло, было какое-то очередное совещание. Вообще, мне тоже надо было на нем присутствовать, но я решительный противник всяких совещаний, собраний, летучек и планерок и поэтому моментально испарился из предбанника кабинета Меркулова. Думаю, Костя мне это простит.
Вместо этого я решил зайти в столовую и перекусить.
Итак, иду я по коридору Генпрокуратуры и вдруг вижу... Нет, не хоккеиста и не спортсмена, хотя мне на них последнее время везет. Это шла... нет, плыла секретарша Быстрова. Вы, наверное, помните, какое она произвела на меня впечатление позавчера. Но тогда она сидела за своим письменным столом, а значит, я видел тогда только ее верхнюю часть. Теперь же она шла в полный рост, прямо мне навстречу, и, поверьте, моя реакция была вдвое сильнее, чем позавчера.
Вспомнить бы еще, как ее зовут!
Я выбрал из своего арсенала самую магнетическую улыбку и направился к ней. В конце концов, если я не отвлекусь от этого дела, то скоро придется переквалифицироваться в хоккейные обозреватели. А я этого не хочу. Мне и в прокуратуре нравится!
Добрый день, — сказал я как можно любезнее.
Здравствуйте, Александр Борисович.
Ну и память у нее! Профессионалка!
Как поживаете... Анечка? — Я совершил титаническое усилие и все-таки вспомнил, как ее зовут. Ай да Турецкий!
Спасибо, нормально.
Решили шефа чайком попотчевать? — Я совсем забыл сказать, что у этой дивы в руках был чайник.
И шефа и себя. Вас тоже могу угостить.
Я, разумеется, рассыпался в благодарностях и пошел вместе с ней в приемную Быстрова.
Там Аня усадила меня в маленький уютный уголок для чаепития, рядом с письменным столом, а сама пошла выбрасывать старую заварку.
Ну вот! Пусть Меркулов и Грязнов не обижаются, но я имею право на отдых. Тем более поездка к Протасову оказалась, на мой взгляд, довольно результативной. Во всяком случае, мне после нее многое стало понятно. И теперь я хочу расслабиться в приятной (и еще какой приятной!) компании.
Я огляделся по сторонам. Приемная как приемная. Обитая кожей дверь с табличкой. Шкаф, набитый бумагами. Окно с цветочными горшками на подоконнике. Письменный стол, за которым и восседает
