– Штырь? Не знаю такого. Вы ошиблись номером.
– Да ну? Может, ты это самому подполковнику Болдину объяснить хочешь?
Повисла долгая пауза.
– А вы кто? – спросил, наконец, Штырь.
– Встречаемся через час, – сухо сказал Александр Борисович. – Возле фонтана.
– Возле фонтана нельзя, – возразил Штырь. – Народу много. Давайте в «Шинке». Это пивной бар на окраине города, знаете?
– Нет.
– На севере. С пляжа на Отраде вас любой таксист за полтинник домчит. И давайте не через час, а через полтора – мне долго добираться.
Турецкий посмотрел на часы.
– Хорошо. Меня зовут капитан Ларин. На столе передо мной будет лежать газета. Всё понял?
– Да.
– До встречи.
Александр Борисович отключил связь и сунул телефон в карман.
Бар «Шинок» оказался настоящей дырой. Деревянные доски столов были настолько пропитаны прогорклым пивом, что газета прилипла к ним почти намертво. Однако пиво было дешевым, и, вероятно, по этой причине народу здесь было порядочно.
Турецкий ждал уже десять минут. И с каждой минутой настроение у него становилось все мрачнее и мрачнее. Наконец, когда Александр Борисович дошел до последнего градуса ярости, к столу подошел невысокий мужчина с ничем не примечательным и даже невзрачным лицом.
– Вы Ларин? – поинтересовался он.
– Он самый.
– Я Штырь. – Штырь сел за стол и с мрачноватым любопытством взглянул на Турецкого. – Извините, что опоздал. Я был далеко отсюда. Быстрее никак не получилось. Ничего, если я закажу себе пива? Так мчался, что в горле пересохло.
– Заказывай, – небрежно пожал плечами Александр Борисович.
Штырь подозвал официанта.
– Мне фирменного, – сказал он. Глянул на Турецкого и поинтересовался. – А вам?
– Еще чашку кофе, – сказал Александр Борисович.
Официант ухмыльнулся и отошел к барной стойке. Несмотря на унылый вид пивного бара, обслуживали здесь оперативно. Не прошло и минуты, как на столе появились пиво и кофе.
Штырь в несколько глотков ополовинил свой бокал и удовлетворенно крякнул.
– Ну, вот. Теперь можно и поговорить.
Он заметно повеселел, чего нельзя было сказать о Турецком.
– Итак? Зачем вы меня вызвали?
– Есть дело, – сухо сказал Александр Борисович.
– Дело? – Штырь усмехнулся и сунул в рот сигарету. – Дело – это хорошо. Но, прежде чем мы начнем разговор, я вынужден предупредить: такса повысилась. В полтора раза. Так что, если не уверены, лучше и не начинайте. Чужие проблемы мне ни к чему.
– Проблемы, говоришь? – Турецкий холодно посмотрел на Штыря и усмехнулся. – Я могу тебе их обеспечить. Тебе светит «пятерик». И я горю желанием поскорее отправить тебя на нары.
Штырь вздрогнул и быстро огляделся.
– Потише, начальник, – тихо и хрипло проговорил он. – Здесь всюду уши.
Турецкий пожал плечами:
– Привыкай. Скоро уединяться ты сможешь только в карцере.
Штырь вгляделся в лицо Александр Борисовича, как бы пытаясь определить, насколько серьезный перед ним «клиент». Решил, что серьезный.
– Мне не нужны неприятности, – примирительно сказал он. – И, если вам необходима моя помощь, я готов помочь. И даже сделать скидку. Но это только потому, что вы мне понравились. – Штырь стряхнул с сигареты пепел и снова взглянул на Турецкого. – Итак, что у вас ко мне за дело?
30
Иван Максимович Прокофьев был, как всегда, элегантен, подтянут и доброжелателен. Он сидел напротив Турецкого и пил кофе маленькими глотками, держа кофейную чашку бледными, ухоженными пальцами, оттопырив мизинец – такой же ухоженный и аккуратный, как весь облик Прокофьева. «Я не просто мизинец, – казалось, говорил он. – Я мизинец артиста!»
Турецкий усмехнулся своим мыслям, и это не укрылось от мягкого взгляда Прокофьева.
– Что такое? – поинтересовался он. – У меня смешной вид?
– Вовсе нет, – ответил Турецкий. – Просто у меня хорошее настроение.
Иван Максимович улыбнулся и поставил чашку на блюдце.
– Это, вероятно, оттого, что вам понравился наш город, – сказал он. – Наш город всем нравится. Нет, правда, не улыбайтесь. Всем без исключения! У нас тут особый воздух. Бодрит лучше крепкого кофе.
– В чем же его секрет? – поинтересовался Александр Борисович.
– Воздуха? А просто у нас вокруг города сплошные хвойные леса. Даже сквер в центре города засажен соснами и можжевеловыми кустами. В этом смысле весь наш город – одна сплошная курортная зона. Так что, дышите крепче, Александр Борисович!
Прокофьев рассмеялся мелким, переливчатым смехом. Александр Борисович натянуто улыбнулся.
– Курортная, говорите? – Турецкий усмехнулся.
– А чего вы усмехаетесь? – обиделся Прокофьев. – Ведь это так и есть. Оттого у нас и люди доброжелательнее, чем в какой-нибудь Москве.
– «В какой-нибудь», – усмехаясь, повторил Александр Борисович. – Это вы точно подметили. Лебедянск – столица цивилизованного мира. И люди здесь живут на редкость цивилизованные и приятные. Взять хоть вас, Иван Максимович. Умный, интеллигентный, респектабельный мужчина в полном расцвете сил.
– Вы как будто насмехаетесь? – прищурил карие глаза Прокофьев.
– Что вы! Ни в коем случае. Не насмехаюсь, а восхищаюсь. Вызываете меня сюда, просите разыскать пропавшую актрису. А сами скрываете, что встречались с ней не только в театре, но и проводили вместе досуг. Тет-а-тет, между прочим. Как это называется, Иван Максимович?
Лицо Прокофьева оцепенело. Он уставился на Турецкого холодным, тяжелым взглядом. Затем разжал сухие губы и спросил:
– Откуда вы знаете?
– Да уж знаю. – Турецкий потянулся в карман за сигаретами, но вспомнил, что бросает, и недовольно хмыкнул. – Может, расскажете, что между вами было?
– Да почему, собственно, я должен вам что-то рассказывать? – вспылил Иван Максимович. – Я что, у вас на подозрении?
– Конечно, – кивнул Турецкий. – И вы, и все остальные. Девушка пропала. Вы, можно сказать, последний, кто с ней разговаривал. Может, вы все врете, и она вовсе вам не звонила?
– То есть... как это не звонила? – ошеломленно пробормотал Прокофьев.
– А так, – небрежно ответил Турецкий. – Вы могли убить ее еще утром. А потом заявить, что перед спектаклем она вам звонила. Таким образом, вы выиграли время и создали себе алиби. Неплохой план, если вдуматься.
Александр Борисович отхлебнул кофе, не сводя пристального взгляда с лица Прокофьева. Он специально заговорил с театралом грубо, чтобы вывести его из себя спровоцировать на неверный шаг. Однако, на этот раз Иван Максимович остался спокоен. По всей вероятности, он разгадал нехитрый план Турецкого, и не желал ему подыгрывать.
– Значит, я вхожу в число подозреваемых, – не столько вопросительно, сколько утвердительно проговорил Прокофьев. – Оч-чень хорошо. Просто замечательно. Предположим, что вы правы. Я убил девушку, спрятал ее труп, а потом заявил, что она жива и что только что позвонила мне. Но ведь у любого преступления должен быть мотив, не так ли? Какой же мотив у меня?
– А вот вы сами скажите, – предложил Александр Борисович, вставляя-таки в рот сигарету.
