Прокофьев улыбнулся.
– Хорошо. Играть так играть. Первый мотив – деньги. Катя мне не конкурент. Я ей ничего не должен. Ее отец поддерживает финансово наш театр. Во многом потому, что в этом театре играет его дочь. Нет дочери – нет и спонсорской поддержки. Как видите, я не заинтересован в смерти Кати. Скорей наоборот, я должен пылинки с нее сдувать!
– Допустим, это так, – кивнул Александр Борисович, прикуривая. – Но, помимо денег, есть и другие мотивы.
– Хорошо. Давайте продолжим игру. Второй из самых распространенных мотивов – месть. Тут мне даже нечего вам сказать. Начнем с того, что я не мстителен...
– Это вы так говорите, – заметил Турецкий.
– Да, вы правы, – согласился Иван Максимович. – Это мое субъективное мнение, и оно вас не интересует. Но мне не за что мстить Кате. Как правило, нити мести протягиваются в далекое прошлое. Но в моем далеком прошлом Кати не было на свете, она еще не родилась.
– Почему именно прошлое? – поинтересовался Александр Борисович.
Прокофьев пожал плечами.
– Ну, как же... В кино обычно всегда так бывает.
– В кино много чего бывает. Жизнь сложнее.
– Ну да, конечно. Оставим прошлое в покое. Но ведь и в настоящем мне ей не за что мстить. Какие могут быть счеты у директора театра и актрисы? К тому же, я вам уже доказал, что не заинтересован в смерти Кати с финансовой стороны. А когда месть наталкивается на финансовую сторону дела, она обычно уходит в сторону.
– Это вы тоже в кино видели?
– Это я видел в жизни, – сухо возразил Иван Максимович. – Да и вы, наверняка, тоже.
– Остается еще один мотив. Возможно, самый сильный.
– Это какой же? – прищурился Иван Максимович.
– Любовь, – небрежно произнес Турецкий.
Прокофьев смотрел на него несколько ошеломленно. Затем медленно улыбнулся.
– То есть, вы хотите сказать, что я?... Что мы?... Но, милый мой, это ведь полный бред! Мне шестьдесят лет. Я – старик. Какая тут может быть любовь?
– Старики тоже влюбляются, – заметил, дымя сигаретой Турецкий. – Это случается сплошь и рядом.
– А вот это вы уже выдумываете. Любовь – дело молодых. В сорок-то лет уже почти невозможно полюбить. Душа ссыхается, в ней не остается места для огня и страсти. Знаете, как об это сказала Анна Ахматова?
– Как?
– Нет ничего страннее и омерзительнее, чем старик, открывающий для себя таинства любви.
– Ахматова могла говорить всё, что заблагорассудится, – заметил Александр Борисович. – А я в своей практике встречал восьмидесятилетних стариков, которые ради юных любовниц пускали по миру родных и близких. Это факт.
Прокофьев улыбнулся и развел руками:
– С вами просто невозможно говорить. Кстати, вы всегда такой грубиян?
– У меня такая работа, – сказал Турецкий. – Для нежности в ней места нет.
– Это так, – уныло согласился Иван Максимович. – Но все равно вы могли бы общаться со мной... поинтеллигентней, что ли.
– Я буду общаться с вами интеллигентней, когда вы перестанете нести чушь и будете прямо отвечать на мои вопросы. Я задал вам прямой вопрос: что связывало вас с Катей, помимо театра? И с какой стати вы шлялись с ней по ресторанам?
– Да ничего я не шлялся! – возмутился Прокофьев. – Зашли пару раз выпить вина, а вы уже вешаете ярлыки! Неужели вы никогда не заходите в кафе с коллегами по работе?
Александр Борисович стряхнул с сигареты пепел и вперил взгляд в лицо пожилого театрала, стараясь докопаться до его мыслей. Прокофьев занервничал под этим взглядом и даже сердито нахмурил брови.
– Ладно, – сказал Турецкий и откинулся на спинку стула. – Сейчас я вам кое-что покажу. – Он достал из кармана фотографию Марго и положил перед Прокофьевым. – Иван Максимович, кто эта девушка?
Прокофьев взял фотографию, несколько секунд разглядывал ее, прищурив темные глаза, затем поднял взгляд на Турецкого и сказал:
– Это – Катя Шиманова. Но она здесь в каком-то странном гриме. Не могу понять, из какого это спектакля.
– Спектакль назывался «Феерия», – угрюмо пошутил Александр Борисович. – Но он шел не в вашем театре.
Прокофьев снова посмотрел на фотографию.
– Грим наложен довольно искусно, – сказал он. – Но это скорее не грим, а макияж. Откуда у вас эта фотография, Александр Борисович?
– На дороге нашел. Давайте ее сюда. – Турецкий вынул снимок из пальцев театрала и сунул в карман. – Вас видели вместе в ресторане, – сказал он сухо. – Свидетели утверждают, что вы обнимали Катю и даже целовали ее. Так что, отношения у вас были отнюдь не как у простых коллег по работе.
Прокофьев чуть не задохнулся от возмущения.
– Да как... Да как вы смеете?! – тихо и сдавлено воскликнул он. – Как вы смеете поливать грязью Катю? У меня и в мыслях никогда не было! Покажите мне того, кто вам это рассказал, и я плюну в его бесстыжие глаза!
– Тише, Иван Максимович. Успокойтесь. На нас уже люди оглядываются.
– Да плевать мне на людей! – сердито воскликнул Прокофьев. – Какой-то дурак наговорил вам гадостей, а вы ему и поверили? Как так можно, Александр Борисович!
– Я вынужден слушать дураков, – спокойно ответил Турецкий. – Тем более, что никогда заранее не знаешь, кто в этом деле дурак, а кто умник, кто жертва, а кто злодей.
Прокофьев вздохнул.
– Как мерзко, – тихо сказал он. – Впрочем, наверное, вы правы. Вы делаете работу. Грубую работу. И что бы я тут ни говорил, вы лучше меня знаете, как ее делать.
– Наконец-то, вы это поняли, – Турецкий вынул изо рта сигарету и вдавил ее в пепельницу. – Иван Максимович, у меня к вам еще один вопрос. Я побеседовал с вашими актерами. И один из них, некто Денис Бычихин, показался мне довольно странным парнем. Что вы можете о нем сказать?
– А что тут говорить? Парень был влюблен в Катю, делал ей предложение. А она дала ему от ворот поворот.
– Как? – удивленно произнес Александр Борисович. – И этот тоже?
Прокофьев усмехнулся.
– А что ж вы думали? У красивой женщина всегда много поклонников.
– Значит, между ними был роман?
– Нет, не думаю. Просто Бычихин подбивал к ней клинья. Они ведь давно знакомы, даже учились вместе. Несколько лет назад мы ставили «Ромео и Джульетту». Бычихин играл Ромео, Катя – Джульетту. Вот тогда между ними и пробежало что-то вроде искры.
– Что вы имеете в виду? – уточнил Турецкий.
– Я имею в виду внезапно вспыхнувшую влюбленность. С актерами так часто случается. Они переносят отношения со сцены или съемочной площадки в жизнь. Но даже если такая связь состоится, она, как правило, недолговечна. Просто мимолетное увлечение – только и всего.
– Так-так, – задумчиво проговорил Александр Борисович. – Значит, искра. А что, Катя ответила ему взаимностью?
– Ну... – Прокофьев пожал плечами. – Я точно не знаю. По-моему, они некоторое время встречались. Но недолго. Совсем недолго. Бычихин сделал ей предложение, она отказалась. И он сразу «отлип».
– Как-то быстро он смирился, – заметил Турецкий.
– А что тут такого? Это же актеры. Они как дети. Одно увлечение сменяется другим. Просто на Катю
