вы насчет выпивки, так этого за Карлом Иванычем отродясь не водилось.
— С тех пор еще кто-нибудь у вашего соседа побывал? Я имею в виду посторонних, нездешних?
— Ни одной живой души. То есть я больше никого не видела.
— И никакие подозрительные лица за последнее время возле его дома не появлялись?
— Никакие. У нас ведь тут все на виду. Появись кто — так если не я, то уж внучата бы точно заметили.
— А примерно дня три назад, может быть, ночью, вы ничего подозрительного на его участке или в доме не слышали?
Дачница покачала головой.
— Третьего дня? Не припомню такого… Только свет у него опять горел цельную ночь. А под утро погас. И сам он больше не появлялся. Вот я и решила, что Карл Иваныч тогда на первой электричке в Москву уехал. А он… Ах ты, Господи…
— Ясно, — кивнул Турецкий, делая короткие пометки в своем блокноте. — Ну а еще каких-нибудь странностей в последние дни вы за вашим соседом не замечали?
— Как же, замечала, — спохватилась женщина. — Беспокойный он стал, рассеянный. Бывало, поздороваешься, а он как будто и не слышит. Идет себе мимо или в саду возится.
— В чем же еще выражалось это его беспокойство?
— С виду ничем особенно не выражалось. Но я-то чувствую, когда у человека на душе неспокойно. Или вот, к примеру, на прошлой неделе позвал меня к себе в дом и говорит: «Отнесите, пожалуйста, Антонина Максимовна на почту мое письмо. Мне это очень необходимо». Он, знаете ли, когда волновался, то начинал как бы слегка не по-русски говорить. Потому как был латыш. Я спрашиваю: «А вы сами-то что, или захворали?» А он: «Нет, я достаточно здоров. Только не хочу, чтобы меня на почте могли увидеть…» Помню, я еще удивилась: к чему такая секретность? Ну и отнесла, конечно.
— Это письмо? — спросил Турецкий, показав женщине конверт с домашним адресом Меркулова.
— Оно самое, — подтвердила дачница. — Так это, стало быть, он вам написал? В Генпрокуратуру?
Не ответив, Турецкий предложил свидетельнице внимательно осмотреть дом профессора и постараться вспомнить: ничего из вещей не пропало? Нет ли чего-нибудь странного в обстановке?
— Как будто нет. Все как и раньше было, при покойнике. Вот разве что дверь он никогда изнутри на ключ не запирал, — вдруг заметила женщина, возвратившись на веранду. — Всегда только на защелку. Плохонький был замок. Туго запирался.
Ощутив знакомое волнение, Турецкий насторожился. Неужели у него наконец появился след?!
— Вы уверены, что именно на защелку?
— Так уж я его привычки знала! И шпингалет этот ему мой покойный муж подарил. Особенный шпингалет — старинный. Теперь таких и не выпускают.
Взглянув на входную дверь, Александр Борисович вспомнил, что еще в ходе предварительного осмотра сразу обратил внимание на прикрученный к ней массивный бронзовый шпингалет, должно быть, украшавший некогда оконную раму старинного московского дома. Выходит, если дверь была заперта на ключ, то сделал это не покойный профессор, а кто-то другой. И этот другой наверняка запер дверь снаружи!
— Спасибо вам, Антонина Максимовна, — сдерживая волнение, поблагодарил он дачницу. — То, что вы сообщили, для нас очень важно.
— А толку-то? Нашему Карлу Иванычу теперь уже все едино, — сокрушенно вздохнула женщина. — И как же это он? И на помощь никого не позвал, когда худо себя почувствовал… Верно говорит наш батюшка: человек он как трава. Нынче есть, а завтра глядишь — и нету его…
Отпустив вперед оперативную группу, Турецкий еще немного посидел на веранде дачи покойного профессора, размышляя о тех немногочисленных фактах, которые, хотя и не могли прояснить картину произошедшего, но определенно указывали на то, что здесь все-таки произошло убийство. Тихое и незаметное. О каких нынче принято говорить — профессиональное. Из чего можно без труда сделать вывод, что найти этого профессионала (или профессионалов?) будет очень непросто. Вопросов было множество. Куда больше, чем ответов. К примеру, почему Карл Ленц — по отзывам соседей, отнюдь не слабый и не робкий человек — не оказал убийце никакого сопротивления? Не позвал на помощь? Непонятно также: как именно он был убит? (Впрочем, на этот вопрос очень скоро должно было ответить вскрытие.) Кто были те загадочные «иностранцы», после визита которых профессор лишился сна и начал проявлять заметное беспокойство? Но самое главное: что ему было известно о преступной торговле человеческими органами? О чем он собирался рассказать Косте Меркулову?! Ведь без причины людей не убивают! И если до сих пор подобные байки вызывали у Турецкого лишь скептическую усмешку, то эта загадочная смерть окончательно убедила его, что самые бредовые фантазии вполне могут оказаться реальностью.
Наконец, заметно робея в присутствии заезжего прокурора, местные милиционеры опечатали опустевший дом, а сам Турецкий завел машину и по живописной улице с необычным названием — Мцыри покатил обратно в Москву. Проезжая через железнодорожный переезд, он не обратил внимания на стоявший в тени у обочины лоснящийся черный джип «чероки» с темными стеклами, который незаметно тронулся с места и, соблюдая дистанцию, ненавязчиво увязался следом. Всецело занятый своими мыслями, Турецкий не замечал его и после, когда мчался в шумном потоке машин уже по Ленинградскому шоссе. Не замечал до тех пор, пока в районе поселка Черная Грязь со встречной полосы неожиданно не вырвался огромный самосвал и не пошел «жигуленку» Турецкого прямо в лоб — на таран!
Все произошло в считанные доли секунды. В последний миг Александр Борисович, спохватившись, резко переложил на сторону руль, машина вылетела на обочину, затем пошла юзом, несколько раз с грохотом перевернулась и бессильно замерла, опрокинувшись на бок в придорожном кювете.
Что было дальше, Турецкий помнил довольно смутно. В ушах у него стоял звон. Земля почему-то раскачивалась, будто пьяная. Чьи-то заботливые руки извлекли его из разбитой машины. Кто-то бегло ощупал его и сунул ему жестянку пепси-колы. Какие-то смутные голоса бубнили вокруг, точно эхо…
Когда Александр Борисович наконец пришел в себя и уже вполне сознательно огляделся, он понял, что спасли его только ремни безопасности и… чудо. Чудо, которое его ангел-хранитель неизменно совершал, оберегая непутевую жизнь «важняка» Александра Турецкого.
В этот день Рита проснулась поздно. Впрочем, как всегда. Спать до полудня после бурной трудовой ночи уже вошло у нее в привычку. С тех пор как Рита устроилась на свою неожиданную работу, она не возвращалась домой раньше четырех утра, а порой приезжала и засветло.
Выбираться из уютной постели, готовить себе завтрак, браться за обычные домашние дела или маяться бездельем до вечера, не зная, как убить предстоящий выходной день, ужасно не хотелось. Как не хотелось вообще ничего. Только забыться и уснуть. И видеть сны, как говорил Гамлет. Такие же прекрасные, как тот, что приснился Рите нынешней ночью.
На сей раз ей приснилась Венеция. «Жемчужина Адриатики» и один из красивейших городов мира. Было прозрачное солнечное утро. Изящная черная гондола, плавно покачиваясь, скользила по легкой ряби канала. А мимо, будто в сказке, вырастая прямо из воды, медленно проплывали узкие старинные улочки, знаменитые венецианские палаццо, мосты и соборы. Над крышами, в лазоревом небе, бесшумно носились огромные стаи голубей, весело и звонко тилидонили колокола. Но главное — все здесь было ей необъяснимо знакомо и близко, точно когда-то она уже прожила в этом городе целую жизнь.
На набережной Скьявони Рита сошла на берег и, восторженно оглядываясь, зашагала к площади Сан Марко. Залитая солнцем площадь была совершенно пуста. И только голуби, бесчисленные здешние голуби бродили по ней, беззаботно воркуя. С замирающим сердцем от окружавшей ее невыразимой словами красоты Рита обходила их с такой осторожностью, словно боялась ненароком оступиться и спугнуть все это чудесное солнечное видение.
Было оно, как и множество других в ее удивительных снах, так ощутимо реально, что Рита совершенно явственно чувствовала щедрое тепло благодатного итальянского солнца, прохладное дуновение
