Итак, был ли похож Белов на своего кумира? Двигался он в таком же направлении (практическая направленность изобретений)? Безусловно. Но что-то его остановило. Или кто-то... Турецкий заметил на себе взгляд Нисенбаевой и поманил ее пальцем, а когда она подошла, предложил сесть рядом.
– Аня, какой был ваш шеф? В человеческом плане. Вы же давно с ним работаете?
Нисенбаева ответила так, будто репетировала:
– Он рано поседел. Лицо всегда было темным от загара, хотя он дни и ночи проводил в Лаборатории, а светлые глаза, казалось, жили самостоятельной беспокойной жизнью.
Влюблена она в него была, что ли? – подумал Турецкий. Две женщины и четверо мужчин. В запертом помещении. И один из них гений. Так говорят, по крайней мере.
– Я так понимаю, Белов привык к восхищению окружающих? – заметил Турецкий достаточно громко, чтобы слышали и Майзель, и Колдин.
Нисенбаева закусила губу:
– Мне работать надо... – И пошла по своим делам.
– А что такого? – пожал плечами Майзель, провожая ее вполне мужским взглядом. – Его научные успехи всегда давали для этого повод.
Колдин, похоже, думал о другом.
– Рассказывал Антон здорово. Сам увлекался и, похоже, не всегда знал, чем закончит, в общем, было ли то, о чем он говорил, или нет – бог весть. Так часто бывает с хорошими рассказчиками – их слушают затаив дыхание, нет даже времени задуматься над смешными или печальными историями, и только потом уже слушатели, в зависимости от того, как они относятся к рассказчику, говорят: ну и врет. Или: надо же, какое у человека богатое воображение!
– А вон и Эрик Ляпин собственной персоной, – вставил Майзель.
Турецкий заглянул в записную книжку.
– Эрнест Николаевич?
– Он самый. Надежда отечественной науки. Ляпин, худой как подросток, был одет в облегающий свитер, бесформенные джинсы и кеды. Ярко-белые зубы, неожиданно глубокий бархатистый голос, балансирующий между меланхолией и озлобленностью, – таков был портрет надежды отечественной науки.
Барышням, наверно, нравится, подумал Турецкий, тем, что помоложе. Вот той же Веронике. Анне Нисен-баевой – вряд ли, ей мужчины постарше интересней. Турецкий оглянулся на лаборанток. Но Нисенбаевой видно не было, а Лавочкина что-то измеряла под микроскопом, потом вычисляла, сверяла с какими-то таблицами и записывала.
– Слава – это прекрасно, – громогласно заявил Ляпин, – но куда лучше, когда она покоится на прочном материальном фундаменте! – Он посмотрел на Турецкого и пояснил: – Услышал ваш вопрос о восхищении окружающих. И имею что сказать. Но сначала – имею честь представиться...
– Я знаю, кто вы. – Турецкий достал свою корочку и показал Ляпину.
Обычному обывателю хватало беглого взгляда, но Ляпин взял красную книжицу в руки и тщательно изучил. Посмотрел на Турецкого и снова в корочку. Делал вид, что сличал фотографию с оригиналом, шевелил губами.
Это представление, понял Турецкий. И тут к этому привыкли. Штатный клоун. Куда ж без него.
– Так вот, – взмахнул Ляпин корочкой Турецкого так, словно хотел отправить ее в мусорную корзину. – Хотя карьера ученого никогда не числилась в ряду высокодоходных, времена меняются. Одно из самых ценных качеств ученого какое? Вовремя разглядеть коммерческий потенциал проводимой работы и выдвинуть ее на рынок. Знаете, как преуспеть в науке? Надо стать знаменитым.
Турецкий забрал корочку и сунул в карман.
– Так как же стать знаменитым?
– Проще простого! Надо постоянно публиковать всякую белиберду. Многие начинающие ученые чересчур всерьез считают, что публиковать нужно лишь тщательно продуманные и выверенные работы. Глупости! Никто не читает статей целиком, поэтому не тратьте ваше драгоценное время на анализ полученных результатов. Сочиняйте и публикуйте. Публикуйте и сочиняйте! Порядок этих двух уважаемых занятий совершенно неважен.
Турецкий краем глаза наблюдал реакцию сотрудников Лаборатории. У Майзеля она была добродушной, женщины улыбались, Колдин оставался непроницаем и делал вид, что работает, а может, и действительно работал.
– Ну и самое главное, – вещал Ляпин. – Просите грант – стипендию, дотацию, все равно! – только под уже выполненную работу!
Обе женщины уже откровенно хохотали. Майзель пожал плечами и принялся за работу. Колдин вообще сделал вид, что не слушал.
Ляпин тем временем что-то успел черкануть на клочке бумаги и сунул Турецкому.
...Еще один псих, подумал Александр Борисович без особого, впрочем, раздражения. Кажется, Ляпину есть что сказать, и лучше принимать его таким, каким ему хочется казаться. Раскрепощенней будет. Турецкий уже начинал привыкать к повадкам этих гениев. Значит, все это представление было, чтобы отвлечь внимание коллег от записки. Артист, ничего не скажешь.
Времени до встречи было достаточно, и Турецкий успел полюбезничать с Нисенбаевой. Сообщил ей между делом, что лак на ногтях (черный!) замечательно гармонирует с цветом глаз.
Анна вздохнула:
– Это что, я вот люблю педикюр делать, а начальство настаивает, чтобы в облике сотрудников не было ярких цветов...
– Почему?
– Отвлекает от работы, говорят. Лев Наумович как-то высчитал наши КПД в разной одежде, макияже и... – Она махнула рукой.
– Вы как разведчики, – посочувствовал Турецкий. – Зато зарабатываете, наверно, хорошо.
– Да уж не как в государственном НИИ.
– И все сотрудники местные, Анна?
– Изначально нет, но сейчас у нас квартиры в Ле-меже. Тут же всё рядом, очень удобно. И до работы близко. Антон Феликсович, царство ему небесное, позаботился. Всем сотрудникам квартиры выбил.
– Хорошая у вас команда подобралась. И выходные небось вместе проводите?
– Да с чего вы взяли?... Ну мы тут все, конечно, приятели хорошие, но совершенно же необязательно смешивать работу и личную жи...
– А-ня, – Турецкий погрозил ей пальцем. – А-ня! Я старый седой офисный волк! Никогда не поверю, что у людей, которые так много времени проводят вместе, не бывает... – Он сделал в воздухе неопределенное движение пальцами.
– Что – служебных романов? – цинично усмехнулась Нисенбаева.
– Невинных увлечений. Хотя у вас тут такие викинги работают... Не подступишься.
Нисенбаева невольно огляделась по сторонам. И раскрылась наконец.
– Соблазнять мужчину нужно умеючи.
– Да? А я думал – пара взглядов, движений...
– Это кому как. Например, в Средние века ожидающая своего воздыхателя дама всегда имела под рукой подушку. Расстояние, на котором она располагала ее, говорило кавалеру о многом. Сегодня подушка ни к чему. То есть к чему, к чему, – хихикнула Аня Нисен-баева, – но не всегда сразу. Есть масса более конкретных способов и методов, укладывающихся в ритуал любовного ухаживания. Ну и что толку? Все равно семьдесят процентов мужчин не могут расшифровать подаваемые им сигналы. Поэтому надо действовать просто и решительно.
Руку даю на отсечение, подумал Турецкий, у этой штучки с покойным профессором что-то было.
Не приученный к отсутствию пробок и светофоров, Александр Борисович неожиданно опоздал на десять минут, а вот Ляпин, по-видимому, был точен. Кушать никто желания не изъявил, и Ляпин предложил прогуляться. Леса тут чудесные, и он все вокруг прекрасно знает. Турецкий не возражал. Машину оставили возле трактира и стали потихоньку углубляться в осиновую рощу.
