Поляков вздохнул:
– Одеться-то хоть можно?
– Можно, – услышал он в ответ. – Только побыстрее.
– А что, боитесь, тюрьма закрывается на обед? – пошутил Поляков.
Милиционеры никак не отреагировали на его шутку. Их лица остались суровыми и бесстрастными. Поляков вновь вздохнул:
– Ладно, сейчас оденусь. Можете пока попить кофе. Вода только что вскипела.
– Спасибо, мы уже пили, – сказал худой милиционер.
Поляков кивнул и пошел в спальню – одеваться. Худой милиционер остался в прихожей, а его коллега отправился за Поляковым.
– Скажите хоть, кого я убил? – спросил его Андрей Андреевич, натягивая джинсы. – А то у меня что-то с памятью.
– Вы все узнаете на месте, – сухо ответил милиционер.
– На месте, – иронично повторил Поляков. – Что это за место такое? Случайно, не эшафот?
– Всему свое время, – усмехнувшись, ответил милиционер. – Может, и эшафот будет. Потерпите до суда.
– Постараюсь – сказал Поляков и надел потертый вельветовый пиджак. – Ну вот. Я готов. Прикажете идти?
– Давайте.
Милиционер отошел в сторону, пропуская его вперед.
2. Снова Гафуров
Черные и выпуклые, как у мыши, глаза-бусинки неподвижно смотрели на Полякова. Затем тонкие темные губы разомкнулись, и слегка гнусавый голос произнес:
– Меня зовут Эдуард Маратович Гафуров. Я веду ваше дело.
– Мое дело... – с усмешкой повторил Поляков. – Звучит забавно. До сих пор все свои дела я вел сам.
«Важняк» улыбнулся, и Поляков увидел у него во рту золотой зуб.
– Времена меняются, гражданин Поляков. Кстати, вы, должно быть, имели в виду дела, которыми занимались, будучи сотрудником КГБ?
– И их тоже, – кивнул Поляков.
– Так-так. – Гафуров побарабанил пальцами по столу. – А теперь вы, стало быть, начальник четвертого отдела внутренней экономической безопасности «Юпитера». Так?
– Именно. А что, это имеет какое-то отношение к делу?
Гафуров едко улыбнулся и пожал плечами:
– Пока не знаю. Иногда самые незначительные детали оказываются решающими. Кстати, почему вы отказались от присутствия адвоката на допросе?
– Мне он пока ни к чему.
Гафуров прищурился:
– Вы так в этом уверены? Что ж, вашей уверенности можно позавидовать.
– Прежде всего, я хотел бы знать, в чем меня обвиняют, – веско сказал Андрей Андреевич.
– Пожалуйста. Вас обвиняют в убийстве Михаила Голикова.
– Что?
– Да-да, именно так. У следствия есть все основания полагать, что в ноябре две тысячи второго года вы похитили тамбовского предпринимателя Михаила Голикова и его жену, а затем убили их.
Какое-то время Поляков молчал, переваривая услышанное. Затем покачал головой и горячо произнес:
– Это какой-то абсурд! Мы дружили с Михаилом. Он был крестным отцом моего ребенка! За что мне его убивать?
– Я ожидал услышать это от вас, – спокойно сказал Гафуров.
Андрей Андреевич взъерошил ладонью волосы:
– Бред какой-то. Миша и его жена погибли два года назад. Насколько я знаю, убийц не нашли, и дело было закрыто. Кому понадобилось возвращать это дело к жизни? И почему вы подозреваете меня?
Гафуров откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и самодовольно ухмыльнулся:
– Гражданин Поляков, а вам не кажется странным, что вопросы в этом кабинете задаете вы, а не я? Ведь обвиняемый-то – вы! Или вам на минуту показалось, что вы вернулись в свое славное прошлое? Вероятно, у вас на счету много «подвигов»? Показательные процессы, суды над фарцовщиками и «изменниками Родины», слежка за неблагонадежными писателями и поэтами... Н-да, много дел вы натворили. Но, слава богу, на дворе двадцать первый век и торжество демократии. И даже такие люди, как вы, имеют право на защиту и справедливый суд.
Гафуров перевел дух, глотнул кофе из стоявшей на столе чашки и продолжил:
– Кстати, гражданин Поляков, это не полный перечень обвинений. Вам также инкриминируется организация покушения на советника мэра Москвы Наталью Ивановну Коржикову. В марте девяносто восьмого. Мы предполагаем, что убийство Голикова и покушение на Коржикову связаны между собой. То есть что и первое, и второе организованы вами. Что вы об этом скажете?
Поляков слушал следователя молча, не перебивая, лишь изредка бросая на него гневные взгляды. А когда наконец тот закончил свою обличительную тираду, ответил:
– Вы правы насчет торжества демократии. И именно потому, что вы правы, я больше не скажу ни слова. До тех пор, пока на допросе не будет присутствовать адвокат.
Гафуров развел руками:
– Дело хозяйское! Только ведь вам это не поможет. Уж слишком серьезные у нас улики.
– Будущее покажет, – мрачно ответил Поляков.
Гафуров кивнул:
– Вот это точно.
Он снял трубку телефона и произнес:
– Уведите задержанного. – Затем положил трубку на рычаг и сказал уже Полякову: – Только не думайте, что вам все сойдет с рук. Я взялся за вас серьезно и не успокоюсь, пока не отправлю вас на кичу. До встречи!
После того как Полякова увели, Гафуров залпом допил кофе, затем пододвинул к себе телефон, пощелкал пальцами по кнопкам и, выждав, пока на том конце снимут трубку, сказал:
– Как мы и ожидали, свою вину он не признал... Что?.. Думаю, нет... Нет, нам не стоит беспокоиться. В конце концов он выложит нам все. И даже больше... Нет, у меня нет на этот счет никаких сомнений. Я умею работать с подобными типами... Да... Хорошо. Я возьму это на заметку.
Гафуров положил трубку на рычаг. Затем задумчиво проговорил:
– Ту-урецкий, значит... Ну что ж, если кто-то хочет получить приключения на свою задницу, он их обычно получает. Таков неумолимый закон жизни.
Гафуров улыбнулся, потом откинулся на спинку стула и сладко потянулся, щелкнув суставами.
3. В кабинете Меркулова
Погода испортилась с вечера. Внезапно подул холодный ветер. Небо стало совсем черным, и сквозь тяжелые тучи не проглядывала ни одна звезда. Воздух начал сгущаться и влажнеть. Однако вечером Константин Дмитриевич Меркулов чувствовал себя все еще довольно сносно. Мучения начались, когда он лег спать, и достигли своего апогея часам к четырем утра.
Беда была в том, что у Константина Дмитриевича Меркулова ныли суставы. Ныли всю ночь, то и дело вырывая его из сна и заставляя беспокойно ворочаться в постели.
Стоит ли удивляться, что на работу Меркулов пришел измученный, невыспавшийся и злой. К тому же побаливала голова, и усмирить эту тянущую боль не могли привычные ни цитрамон с аспирином, ни анальгин.
Турецкий сидел перед ним на стуле, закинув ногу на ногу. Уж у него-то со здоровьем все было в порядке. Физиономия хотя и озабоченная, но в целом довольная. Вид цветущий. Глаза блестящие. На губах – ироничная усмешка. «Посмейся, посмейся, – сердито подумал Меркулов. – Доживешь до моих лет, вот
