Я хотела помешать этому. И устроила покушение. Будто бы на Марата. Чтобы того человека арестовали. А этого не случилось, – она говорила быстро, всхлипывая, утирая нос подолом платья, – тогда Митя меня надоумил повторить взрыв. Ну так же, не вправду. И мы с ним другую жертву выбрали.
– Сама, что ли, выбирала?
– Нет. Марат уже знал. Он после первого раза догадался, стал меня расспрашивать. А я же не умею ему врать. Я все рассказала. Он ругал меня сначала, потом говорит, лучше вот этому, мол, взрывчатку подложить, Климовичу. Потому что он большой начальник. И тут уж милиция обязана будет реагировать. И я согласилась. Я ведь, дядя Саша, на вашей машине повезла туда Митьку, чтобы он увидел этого Климовича. И он обещал, что он такое устройство сделает, что только чуть-чуть взорвется. Маленький заряд. Как петарда. И Климовича только поцарапает. Господи, я же ничего в этом не понимаю! Как я согласилась? Я как в забытьи была... Мне важно было только одно: чтобы Марат был спокоен. А он, Митька, этого Климовича – в клочья.
Женщина завыла, уткнувшись в плечо старика. Он гладил ее волосы, приговаривал:
– Тихо, Маринушка, это не ты виновата, видит Бог.
– Главный-то ужас в чем? Что я обрадовалась, что дело расследовать начали! Вот, думаю, теперь этого обидчика посадят. Потому что выходило, что это он взрыв устроил... Вот до чего я дошла... А только его не посадили. А Митька умер у нас на даче. Марат увез его туда. И он там через неделю умер... Я боюсь...
– Что он и тебя убьет?
– Я всего боюсь. Я боюсь, что я сама убью. Что убью человека этого, Нестерова. И как мне жить? Мне и так кошмары снятся. Климович этот разорванный. Главное, я же его не видела мертвым. А он мне снится, будто он весь в клочья разорван. И жена над ним плачет. А потом снится, что Марат меня душит. Я просыпаюсь... Это у меня удушье. От давления. Господи, что же делать? И звонки эти ночные. Они повторяются, повторяются. Все он, Нестеров. Я боюсь, что убью его...
Она всхлипнула в последний раз. Вытерла подолом лицо. Повернулась к старику и сказала серьезно, отчетливо выговаривая слова:
– А ведь я его убью, дядя Саша.
– Господь с тобой, голубка! Что ты говоришь? – Он принялся часто крестить себя и ее. – Это все он, злодей, он душу твою чистую губит.
– Кто?
– Он, он. Он ведь тебя посадить хочет. Ко мне ведь приходили уже следователи и про машину спрашивали. Давал ли я ее тебе в тот день? Я сказал, что давал, ты уж прости меня, старика, а я врать не умею. Сказал, что не помню, дескать, для чего она тебе понадобилась. Так ведь от них, Мариша, не спрячешься. И от себя не спрячешься. Вон тебя всего на месяц хватило. И сама из норки вылезла. Вот вызовут они тебя. Начнут вопросики спрашивать. Ты же врать-то не умеешь, голубка моя! Ты же сама себя выдашь. А от совести куда денешься? Это тебе всю жизнь будет в снах являться. Понимаешь? А ты еще вон чего замышляешь! А о родителях подумала? Они на тебя сверху смотрят, страдают. А о Боге ты подумала? Наказания-то бывают ох какие суровые. Что там людской суд...
– Что же делать мне? – заплакала Марина.
– Что делать? Идти надоть прямо к ним. И рассказать все как есть.
– Куда? В прокуратуру?
– Да. Не сможешь ты с этим грехом жить, уж поверь мне. Я старый, войну прошел, все видел. Уж казалось, на войне-то что? Наша правда! Свой дом защищаю, свою бабу, свое дитя. А я немца, которого убил, я его до сих пор помню. Я его глаза вижу. Он без ружья, на коленях передо мной. А я в него стреляю... Я этот грех до сих пор отмаливаю... И ты не сможешь забыть. Давай-ка, душа моя, собирайся, да пойдем. Я тебя отведу. Ты послушай, что скажу: я тебе квартиру свою завещал. После смерти. Ну так она нам раньше понадобится. Мы ее продадим. Я и в коммуналке доживу. А тебе адвоката возьмем самого лучшего. Потому что ты душа светлая, но заблудшая. Это он тебя в грех втянул, муж твой.
– Я к Турецкому не пойду. Он Марата ненавидит за что-то.
– Ну пойдем в МУР. Мне телефон оставили муровцы-то. Сейчас я позвоню, скажу, что мы с тобой придем. Я тебя отведу. Я тебя не брошу, ты не бойся.
Турецкий сидел в своем кабинете, когда на связь вышел Грязнов.
– Саня, только что звонила Литвинова. Хочет приехать и дать показания.
– Тебе?
– Да. Это ее сосед сподвиг.
– Старикан?
– Да. Он со мной и говорил вначале. Потом она.
– Почему не ко мне?
– Она настроена против тебя. Считает, что ты выгораживаешь Нестерова.
– Ладно. Пусть к тебе едут.
– Ты знаешь что, ты пошли ко мне Безухова с документами по делу. Мало ли. Вдруг она петлять начнет, клюкву развешивать.
– Я пришлю. Только ты ей, Слава, все же постарайся про измену мужа не рассказывать.
– Постараюсь. Но это как получится. А что ты ее так бережешь? Это у нее момент такой: покаяться захотелось. А потом передумает, опять уйдет в норку, хрен достучишься. Опять больничный или еще чего. Надо выжимать из нее все, пока она теплая.
– Ну давай выжимай, только не до сухого остатка, – дал добро Турецкий.
...В кабинет Грязнова заглянула секретарь Зинаида:
– Вячеслав Иванович, к вам пришли.
Грязнов поднялся из-за стола, подошел к двери. За ней оказался невысокий кругленький старичок, держащий за руку Марину Ильиничну Литвинову.
– День добрый, – поздоровался Грязнов.
– Здравствуй, мил-человек, – взглянул на него старичок светлыми, почти прозрачными глазами. – Вот, пришли мы к тебе с повинной.
– Кто это – мы?
– Маринушка да я. Ты ее выслушай и помни: она человек хороший, это каждый подтвердит.
– А вы в чем повинны?
– Машину ей дал. Ввел во искушение.
– Ладно. С машиной это мы сейчас... Зина, проводишь Александра Степановича к Безухову. Александр Степанович, вас допросит следователь, который у вас был.
– Ушастый такой? Хороший парнишка. Только вы Маринушку без меня не обижайте.
– Да кто ж ее обидит? – произнес Грязнов. – Проходите, Марина Ильинична. Зина, пришли оператора в кабинет.
Литвинова и Грязнов остались наедине.
Она села на предложенный стул. Смотрела апатичным, потухшим взором. Вошел мужчина с видеокамерой. Занял место в углу кабинета, камера тихо зажужжала.
– Марина Ильинична, чаю хотите?
– Нет. Я пришла сказать, что убила человека, – бесцветным голосом произнесла Литвинова.
– Кого?
– Вадима Яковлевича Климовича.
– Зачем?
– Чтобы Нестерова посадили.
– Нестеров ваш личный враг?
– Да! Он враг моего мужа!
– Мужа, но не ваш.
– Это одно и то же.
– Как произошло убийство?
– Накануне вечером...
– Назовите число.
– Одиннадцатого сентября я приехала в тот дом, где жил Климович, это на улице Строителей, и
