Факир против мафии

Турецкий кивнул:

– Посмотрим.

Кабинет генпрокурора Литвы не отличался буржуйскими изысками. Все здесь было скупо и функционально, никаких украшений. Хотя мебель была сделана из красного дерева, а диван в центре кабинета был обит мягчайшей коричневой кожей, что, похоже, немало смущало и самого генпрокурора, поскольку, едва поздоровавшись с Турецким и Грязновым, он как-то неловко закашлялся и отвел глаза.

– Значит, вы хотите, чтобы мы задержали Отарова? – начал Иодалис.

– Именно, – подтвердил Турецкий. – Задержали и получили в суде санкцию на его арест.

Турецкий ожидал, что генпрокурор будет юлить, темнить, ссылаться на разные инстанции и заниматься бюрократической демагогией, однако Иодалис ответил просто и предельно откровенно.

– Это невозможно, – сказал он. – Если я посажу Отарова, то следом за ним я должен посадить и еще кое-кого. А именно – человека, на которого я, собственно говоря, и работаю. А еще точнее – человека, на которого работаем все мы, литовские чиновники.

– Вы работаете на народ, – вмешался в разговор Грязнов.

Иодалис холодно на него посмотрел и сказал:

– Мы работаем на того, кого избрал народ. А у меня нет оснований сомневаться в репутации этого человека.

– И именно поэтому вы связываете его имя с именем русского мафиози Отарова? – вновь осведомился Грязнов.

– Господин Грязнов, не нужно ловить меня на слове. Вы прекрасно знаете, какая сейчас ситуация в Литве. Сплетни плодятся ежедневно, а наша пресса с удовольствием их подхватывает. Представляете, какая буря поднимется, если я арестую человека, руководствуясь одними только сплетнями и домыслами?

– Ну почему же домыслами? – вновь заговорил Турецкий. – У нас имеются показания свидетелей.

– Вот как? – Иодалис усмехнулся. – Может, у вас и показания самого Отарова имеются? Может, он дал вам чистосердечное признание, а?

Турецкий, ни слова не говоря, достал из сумки диктофон, положил его на стол и нажал на кнопку.

«– Вы спросили, замешан ли я в убийстве Канунниковой? – забубнил из динамика Отаров. – Так вот, „замешан“ – это не то слово. Канунникову убили по моему прямому приказу. Но эта троица слишком скверно справилась со своей работой. Только поэтому вы сидите сейчас передо мной и задаете свои дурацкие вопросы...»

Турецкий остановил запись и посмотрел на генпрокурора:

– Хватит или еще? Тут есть продолжение.

Иодалис как-то неопределенно насупился и потер пальцами подбородок. Взгляд генпрокурора стал пустым и рассеянным.

– Где вы это взяли? – тихо пробормотал он.

– Записал, – ответил Турецкий. – Я встречался с Отаровым.

– Где? Когда?

– Вчера. Здесь, в Вильнюсе.

Иодалис немного помолчал, потом пожал плечами и сказал:

– Ну, запись можно и подделать...

Турецкий усмехнулся. Грязнов мрачно сдвинул брови. Под взглядами москвичей генпрокурор стушевался и нервно забарабанил пальцами по столешнице.

– Ну хорошо, – вымолвил он наконец. – Допустим, что запись настоящая. Но что это меняет?

– У вас появляются основания для ареста Отарова, – сказал Турецкий.

– Да поймите же вы – он не просидит и дня! Петров – дело другое. Он подрывал основы литовской демократии. А что ваш Отаров? Ну кому?.. кому, скажите мне на милость, здесь есть дело до вашей убитой депутатши? У нас что, своих проблем мало? Нас даже пресса не поддержит. Что уж говорить о простых людях? В обществе сильны антирусские настроения. Многие думают так: если русским плохо, нам хорошо. Причем даже интеллигентные люди, даже они думают так. Не в открытую, конечно, а подспудно.

Турецкий легонько стукнул пальцем по диктофону:

– Ваши газеты могут опубликовать эту запись.

Генпрокурор снисходительно усмехнулся:

– И что? Половина газет тут же напишет, что это подлог. Фальшивка. А вторая половина – что все это дела русских и нам не нужно в них вмешиваться.

– Значит, Отаров останется на свободе? – прямо спросил Александр Борисович, которого начала утомлять вся эта демагогия.

Иодалис посмотрел на Турецкого с грустью:

– Да, коллега. Боюсь, что будет именно так. Нашей маленькой стране хватает и своих скандалов. Не стоит раздувать эту вашу историю до масштабов мировой катастрофы.

Он сложил руки замком, задумчиво посмотрел на них, словно искал поддержки, затем поднял взгляд на Турецкого и тихо добавил:

– Уезжайте домой, коллеги. Здесь вам больше делать нечего.

– Это вы так думаете, – холодно сказал ему Грязнов. – А у нас на этот счет свое мнение.

На этот раз Иодалис одарил грустным взглядом Грязнова.

– Ваше мнение имеет значение в России, – спокойно сказал генпрокурор. – А здесь... – Он оставил фразу незаконченной, нажал на кнопку коммутатора и сказал: – Хельга, господа следователи уходят. – И затем добавил несколько слов по-литовски.

Динамик коммутатора подобострастно промурлыкал в ответ. Иодалис отпустил кнопку и посмотрел на Турецкого и Грязнова взглядом, который говорил сам за себя.

Сыщики поднялись.

– Я буду добиваться аудиенции у президента, – сказал Турецкий.

Иодалис кивнул и ответил:

– Это ваше право. Если сумеете его уговорить, я сделаю все, что нужно.

– Стоило ради этого огород городить, – недовольно проворчал Грязнов.

– Что вы сказали? – поднял брови Иодалис.

– Вам следовало сразу же сказать нам, что решить нашу проблему не в вашей компетенции, – сказал Грязнов. – Похоже, вы здесь вообще ничего не решаете, а просто... – Он безнадежно махнул рукой.

Генпрокурор нахмурил густые, седоватые брови и гневно сверкнул глазами.

– Вы забываетесь, – сухо сказал он. – Я пошел вам навстречу и принял вас. Но я сделал это не для того, чтобы выслушивать здесь ваше традиционное русское хамство. Покиньте кабинет. Немедленно!

Последнее слово генпрокурор не проговорил, а прорычал.

Грязнов хотел что-то сказать в ответ, но наткнулся на суровый взгляд Турецкого и промолчал.

С тем они и ушли.

6

За несколько дней слежки Эл досконально изучил маршруты передвижения Турецкого и его напарника – Грязнова. Он знал, что каждое утро они завтракают в одном и том же кафе – «Пилигрим». Причем садиться предпочитают у окна. Кафе это находилось в очень удобном месте, поскольку напротив него стояла старая пятиэтажка, два верхних этажа которой были домашним отелем.

Ужинали они чаще всего тоже в одном и том же месте – в забегаловке с русским названием «Bliny». Никаких блинов там уже лет десять не было, но пельмени, вареники, пирожки и суп-рассольник все еще подавали. Вероятно, московские легавые ужинали там из экономии. Хотя – и Эл знал это по собственному опыту – в некоторых вильнюсских забегаловках тебя накормят лучше, чем в ресторане средней руки, и это будет стоить тебе сущие копейки.

В «Блинах» не было широких витрин, зато напротив забегаловки, через дорогу, был небольшой скверик, а на его прилегающей к дороге окраине – несколько пушистых елочек, которые могли послужить хорошим укрытием. Тем более что вечера в Вильнюсе еще были темными, а половина фонарей в скверике находилась в нерабочем состоянии.

Изучив обстановку, Эл решил, что лучшим местом для работы будет все же кафе «Пилигрим». За