Попросил нашего водителя из питомника подъехать прямо к дому Петра рано утром, еще до работы. К самому подъезду. Сам за дверь встал. В щель каждого выходящего видать. Ждал недолго. Минут десять. Вижу, спускается. Как только со мной поравнялся, кулаком в кузов вбил. Он крытый железом. Водитель в кабину и ходу. Думал, в питомник повезем. Там с ним последний раз и поговорим. Но Попов стал колотиться, орать. Вышиб оконце. Пришлось сменить маршрут и свернуть на безлюдную дорогу — к складу. Там мы остановились. Я выволок Петра за шиворот, а водителя отпустил, сказал ему, что вернусь пешком. Долго не задержусь, вот только поговорю с родственником. Тот поехал, а Петька стал из рук вырываться. Я его тряхнул за душу. И предупредил, что дергаться сейчас не в его интересах. Уволок подальше от дороги, чтобы никто не мешал нам поговорить.
— Хорош разговор, — вставил Вадим. Но Потапов осек его взглядом.
— Я уже не держал его за шиворот. Указал на плиту возле забора. Он не присел. Я ему сказал, что хочу. Назвал сумму долга за киоск, за лечение сына. Петька рассмеялся мне в лицо. Стал трандеть, что я не мужик. Другой бы на моем месте давно бы сумел постоять за себя и семью. А я — говно! И он меня презирает. И что я не гожусь быть половиком под его ногами. Таким не место на земле, среди людей. И что я ничего не получу от него. А он, в конце концов, весь наш корень изведет. Никого в живых не оставит. И даже растрепался, с кем и когда расправится. Он все заранее задумал, уже готовил. Никого не забыл. Даже Виталику придумал кончину — в колодце, во дворе дома… Я пытался себя остудить, отговорить от лиха. Но когда он про Витальку сказал, у меня в душе все загорелось. В голове заломило. Схватил его в охапку, приподнял над землею. А он меня матюгами полощет. Я его на землю и швырнул. Он упал на арматурный прут. Я, как увидел, давай им Петьку сечь. Откуда ярость поднялась? Да все разом нахлынуло, вспомнилось. Он орет, а я секу. Он чем громче, тем я сильнее. Уже кровь у него пошла, ребра, кости трещат, а я остановиться не могу. Секу не глядя. Вот уже весь прут в крови, вся земля, а мне — в радость. Лишь тогда понял, что убил, когда перестал дергаться. Вот тогда до меня дошло и страшно стало. Пошарил у него по карманам. Достал документы. Зачем они мне? Бросил их под кучу железа. Рукав пиджака оторвался, я его к забору швырнул.
— Деньги в одежде покойного были? — спросил Вадим.
— Не знаю. Я только в один карман влез. Другие не проверял. При нем кейс был. С каким он на работу шел. Вот я его и взял.
— А как сожгли его? Где взяли горючку? — поинтересовался Потапов.
— Вышел на дорогу. По ней машина шла. Молоковоз. Дал шоферу на бутылку. Он мне целое ведро бензина дал. Без возврата тары.
— Не спросил, зачем бензин?
— Нет, бензин не водяра. Чего про него спрашивать. Я вернулся. Петька уже посинел. Я его облил бензином и поджег. Подождал, покуда обуглится. И ушел.
— Куда?
— В питомнике уже не появлялся. Помылся в реке, отстирал портки, рубаху от крови. Сижу, сушусь. А потом мне в голову, стукнуло — дай в кейс загляну. Что в нем Петька возил? Открыл и обомлел. Деньги! Пачками! И все крупные! Я впервые хорошо про Попова подумал, что хоть на тот свет ушел без долга передо мной.
— Куда вы их дели? — поинтересовался Вадим.
— Ольге отдал, чтобы долг вернула за киоск. Велел ей сына и внука отвезти в мою деревню — к знахарке. Она от многого людей лечила заговорами. Сказал жене, что нынче ворога не стало. Сгубил его навовсе. Во всем перед ней покаялся. Она плакала. А потом уговорила меня пожить в подвале под домом. Мол, коли менты сыщут, убьют. Я два дня там пробыл. Больше не смог. А Ольга поехала в мою деревню с Виталиком. К бабке. Та заговорила внука. Он уже почти перестал заикаться. Лишь когда торопится что-то сказать. А сына повелела поздней привезти. Мол, нет такой травки, какая ей нужна для лечения. Слово за слово, рассказала бабка, что у нее муж в речке потонул. Под лед унесло. Не сумели вытащить. Предложила моей бабе его одежу. Моя согласилась. Когда забирала, не глянула по карманам. Домой принесла. Я начал примерять. Глядь, в пиджаке что-то имеется. Достал. А это паспорт покойного. Вот и стал жить под его именем. Знахарка, пожалев нас, хоть на время меня сберегла от тюрьмы, — вздохнул Михаил Митрошин.
Валентина Попова не удивилась приходу чекистов. Она провела их в комнату и, предложив присесть, ждала стоя, что они скажут.
Нет, она не заплакала при напоминании о Петре. Лишь плечи слегка дрогнули:
— Да, я знала, кто его убил.
— Петр вам говорил о Митрошине? — спросил Вадим.
— Мне сестра все рассказала. Я спросила-а мужа. Он накричал на меня. Тогда попросила оставить их в покое. Он велел не напоминать о них. На самом деле не забывал. Я просила свекровь уговорить Петра. Но Любовь Ивановна ответила, что не вмешивается в такие дела и мне не советует. А вскоре Петра не стало, — отвернулась женщина, добавила: — Он сам во всем виноват. Любого можно вывести из терпения. А он сам себе погибель готовил. Каждый день. Не знаю, чего ему не хватало.
— Вы знаете, что Митрошин взял кейс с деньгами у Попова?
— Мне их Ольга хотела отдать. Но я не взяла. Петр и мертвый в неоплатном долгу перед своими родственниками. Я попросила взять их и хоть как-то покрыть ущерб.
— Что это за деньги были при нем?
— Он продал свою машину как раз накануне. Хотел другую купить. Лучше и новее. Уже договорился о цене и должен был в этот день отдать деньги. Но Михаил его встретил.
— Скажите, еще до продажи машины у вашего мужа всегда водились деньги. И, говорят, немалые. Откуда? — поинтересовался Потапов.
— Работал, наверное, хорошо получал. Но мне редко давал. Да и то лишь на питание. Я на свою зарплату жила.
— А с Быковыми чего сдружился?
— Они были его крышей. Так муж говорил. И объяснял, что без них ему не обойтись.
— Скажите, вы что-нибудь слышали от Петра о коллекции нумизмата Карпова? — спросил Вадим.
— Немного.
— Что именно? — оживился Потапов.
— За неделю до смерти зашел он в спальню. Злой. Стал что-то искать в шкафу. Я его спросила, может, помочь смогу, он сказал, что ключ надо найти. Я спросила — какой. Он объяснил. Мол, от сейфа. Я поинтересовалась, от какого сейфа? Петр повернулся ко мне, лицо перекошено. С чего, так и не поняла. Показал на верхнюю полку и говорит: «Здесь я его положил. Куда он делся?» Мне обидно стало. В его шкафу я не лазила. Он его всегда на замке держал. Уж и не знаю, от кого. От самого себя? Я ушла в зал. А он вышел, успокоившись. Сказал, что нашел.
— Вы считаете, что это был ключ от сейфа Карпова?
— Конечно. У него на работе сейфа нет. И у свекрови тоже.
— Зачем тогда нужно выносить сейф, если имелся ключ? Не проще было бы вынести коллекцию? — удивился Вадим.
— У Петра, как я поняла, был один ключ. От общей дверцы. А коллекция хранилась в закрываемых ящиках, вваренных в сейф. Вот этих двух ключей у Петра и не имелось никогда.
— Могли разварить их сваркой!
— Нельзя! Монеты могли сплавиться или повредиться от сварки и потеряли бы свою цену. Их никто бы не купил, поняв, что они украдены. Потому сварка не годится.
— А взломать пытались?
— Как я поняла, не получилось это.
— С кем он говорил о коллекции? С Быковыми? У вас дома?
— Нет. По телефону. С кем — не знаю. Увидел, что слушаю, положил трубку, закрыл двери. Больше ничего не знаю.
— А где ваш сын?
— У Митрошиных. Он уже два месяца у них живет. Привык и полюбил их. За всех нас. Яне мешаю. Дети в людях не ошибаются. Да и то верно, не они, а мы перед ними виноваты, — заплакала
