друзьях — живых и погибших — говорил так, словно вернулся из Афганистана только вчера. Хотя времени прошло немало.
Но вдруг на полуслове осекся, умолк. И лишь через паузу сказал изменившимся от хрипоты голосом:
— Ранение было серьезным. Поторопились… Отправили домой сообщенье, что погиб… В похоронку поверили и перестали ждать. Я полгода не приходил в сознание. А когда выжил, написал письмо своим, а через месяц ответ получил, что меня уже не ждут… Вот тут-то я сам стал свою смерть искать, чтоб свести с нею счеты за все разом. И за друзей, и за семью, за поспешную похоронку. Всего два месяца играл со смертью в догонялки. И снова получил пулю от «духов». Но опять мимо. Снова отвалялся в госпитале. И хотел сбежать на передовую. Но ноги подвели. Вернули в часть. Добавили притом, что третий раз мне не выжить. А коль повезло не погибнуть, значит, очень нужно было, чтобы я вернулся живым. Но для чего, пока не могу взять в толк. Ведь вот позвонил как-то в семью. Там подняли трубку. Жена бывшая узнала. Расплакалась и сказала, что не виновата в случившемся недоразумении. А ведь никого не винил. Хотел пообщаться с детьми. Но и они, оказалось, признали отчима. Зовут Отцом. Меня попросили не нарушать покой в семье. Оставить все как есть. Пришлось согласиться. С тех пор живу один. Учу молодых солдат умению выживать не только на войне…
Мария слушала человека, понимая, как много он не досказывает. Она говорила о своей работе, о детях.
— Скажите, Мария, вам часто объяснялись в любви? — внезапно перебил Игорь.
— Не далее как вчера — Вова Лавров. Ученик мой. Скоро четвертый класс закончит.
— Да! Уже взрослый! Совсем мужчина! — рассмеялся Игорь и спросил: — Как же он насмелился?
— Писали изложение на вольную тему. Он и признался, что любит меня с самого первого класса.
— Несчастный парнишка!
— Почему? Мы с ним друзья. С первачками это часто случается. Влюбленность всяк понимает по- своему. Мне кажется, все от того происходит, что дети не получают тепла дома — от родных. Вот и тянет их к тем, кто понимает их. Сегодня не то что раньше. Некому рассказать ребенку сказку, научить добру. Все взрослые работают, чтоб хоть как-то прожить. А ребятне одно остается, либо телевизор, либо улица на весь день. Будем честны, ни то, ни другое добру не научит. По телевидению — одни боевики с драками, убийствами, насилием. Видели, как из сказки «Колобок» боевик состряпали? Я посмотрела и половину ночи не могла уснуть. А каково детям? С утра до темноты — сплошная грубость вперемешку с пошлостью. Какими они вырастут? А дети к добру, к теплу тянутся. Им все равно от кого его получать.
— Мария! Это все понятно. Но в одиночку ситуацию не переломить. Вот и я своим мальчишкам внушаю одно, а жизнь их учит другому. И мы с вами, как две белые вороны среди хаоса, — усмехнулся невесело.
— Я не считаю себя белой вороной.
— Ну, а почему нет семьи, детей?
— Не сложилось. Или не повезло. Хотя и везенье понятие относительное. Вот у вас была семья, а что получили от нее кроме боли?
— Потому и назвал нас обоих белыми воронами.
— Может, просто не умели удержать, оценить? У меня на третьем курсе был парень. Он постоянно провожал домой: Потом попытался сделать предложение, но я оборвала. У меня в то время болела мать. А вешать свои заботы на чьи-то плечи не в моих правилах. А через время, когда я осталась одна, тот человек уже женился, стал отцом. И мое время ушло. Впрочем, о чем это мы? Ну, не получилось. А всегда ли оно плохо? У моих коллег семьи и дети. Но далеко не все счастливы. Так вот не знаю, что лучше?
— Давайте присмотримся друг к другу. Может, жить семьей не так уж плохо? — улыбаясь предложил Игорь.
— Мы слишком мало знаем друг друга..
— Потому предлагаю присмотреться. Решение примем позже. Вы не обожглись на семье, а я… И все же говорю, одиночество убивает людей быстрее и болезненнее, чем все несчастья.
Они присматривались друг к другу полгода. Виделись часто. Но никто не решался сделать навстречу первый шаг. Порою они засиживались допоздна. И все же Игорь никогда не попытался остаться на ночь. Хотя Мария видела, как самого себя заставляет уйти. И с каждым днем бороться с собой становилось сложнее.
Мария никогда не знала точно, когда придет Игорь. Он не просил разрешения прийти в определенное время. Игорь попросту стучал в окно, извещая, что пришел.
Мария постепенно привыкла к человеку и ждала его каждый день.
Случалось, Игорь не появлялся по два-три дня. И приходя, не объяснял, почему его не было. Мария не спрашивала, понимала неуместность и поспешность подобных вопросов.
Игорь словно ждал их. И всякий раз, появляясь через пару дней, смотрел на нее испытующе, с интересом. Но… Она не спрашивала.
Однажды, уже в конце зимы, Марии привезли дрова. Закончился прежний запас. И она взялась рубить их, складывать в поленницу. А тут Игорь пришел. Попросил топор..
— Не надо, я сама справлюсь. Мне не к спеху.
— Давай помогу!
— Не стоит. Ведь не в лесу живу. Люди, соседи вокруг. Увидят, что подумают?
— Меня все твои соседи видели и знают. Со многими здороваемся. Кому какое дело до твоей личной жизни? Успокойся! Дай топор. Это мужское дело. А ты иди в дом, — сказал обыденно и просто. Сам взялся рубить дрова. А войдя в дом, сказал: — Порядок! Дрова порублены, сложены. Проверь, по-твоему ли сделано?
— Как сделал, на том спасибо, — ответила краснея.
— Мария! Может, хватит нам присматриваться друг к другу? Пора решаться на что-то определенное. Как считаешь? — подошел вплотную, заглянул в глаза с любопытством и надеждой.
— А не торопишься?
— Я опоздать боюсь! А то уведет тебя из-под носа какой-нибудь первачок. Что делать буду? У тебя их полная обойма! Нынешних и бывших. Отобьют и фамилию не спросят. А мои ребята потом до самой пенсии меня высмеивать будут. Весь авторитет потеряю, — смеялся громко.
До самого утра проговорили они. Игорь впервые остался на ночь. И рассказал Марии о себе все начистоту.
— Знаешь, в детстве хулиганистым рос, драчливым, задиристым. Учился плохо. Родителям не до меня было. Оба занятые люди. Отец был геологом, мать — журналисткой. И только дед — отставной генерал. Он и не выдержал. Увидел, как я подрался во дворе. И отвез меня в военное училище. Там его все знали. А дед подвел меня к какому-то мордастому старшине и говорит: «Вань! Слепи из моего оболтуса человека! Упустил я его! Подправь по полной программе без поблажек. Нигде спуску не давай. На время занятий забывай, чей он внук. За него с тебя спрошу!» С того дня моя жизнь круто изменилась. Из райских условий я мигом попал в казарму. Где в шесть утра — подъем, в семь — завтрак, а в половине восьмого — ученья на полигоне, настоящая муштра. И это без увольнительных и отдыха. Я первые полгода прописался на гауптвахте. За малейшую провинность, неосторожное слово, за никчемность. Ведь дома я никогда за собой постель не заправлял. Не умел. В училище и туалеты чистить, и готовить научили, одеваться за минуту, а уж об ученьях и не говорю. Старшина старался на совесть. Чуть начну отлынивать — тут же в ухо либо в зубы. И матом так орет, свет не мил. Лишь через полтора года отпустили домой в увольнительную на пару дней. Я, как дурной, бежал по улицам. Мне все казалось, что старшина догонит и вернет. Я научился бояться людей. Этот страх заставил меня переломить в себе многое. Он загонял на турник. И, веришь, я стал виртуозом. Научился владеть своим телом. А пришел беспомощным. Не умел подтянуться на турнике. Зато потом до полусотни — отжимался шутя. До сих пор смешно вспомнить, как прыгал через «козла». Весь лоб об него разбил. Сам, как козел, с шишками на голове ходил. Все колени разбивал об него вдребезги. Не знал, как чистить картошку, мыть пол. Всему научился. Меня чаще других заставляли дневалить в казарме. Пару раз устроили «темную». С тех пор порядок наводил идеальный. Даже старшине придраться было не к чему. Но страх перед ним застрял во мне. Знаешь, о чем я тогда мечтал? Вырасти, получить образование и, придя в училище, набить морду старшине. Так, как он мне в то время. Я из последних сил старался. А когда пришел домой в первое
