приходи. Не то вовсе разучусь по-человечьи разговаривать.
— Кать! Ты чего базаришь? Какой раз клянешься, что завязала с квартирантками, а через неделю опять берешь блядей. Они к тебе как мухи на говно летят.
— Не бреши! Нормальные девки у меня жили. Ну что поделаю с собой, всех я жалею. Придут, расплачутся и снова уговорят. Душа моя мягкая, а сердце доброе.
— Это ты про себя? Не иначе как бухнула. Разве у тебя душа мягкая? Катька! Да при чем тут твоя душа вместе с серицей? Тебя жадность одолела вконец. За копейку удавишься. Свой сын с дома сбежал, потому что не захотел дышать рядом с шалавами. Наверно в чужом углу, а ты опять притон сколотишь. Зато от них «бабки». А свой сын…
— Чего зашелся? Мой сын у своего отца. Нашел себе сушеное чмо и кувыркается с нею у Хасана. Отца в четыре руки доют. Я им не дала разгуляться. А что деньги не дала транжирить, так и мне они легко не даются. Пускай приучаются жить на свои…
— Не станут дети жить по-нашему. Теперешние, не свычные урезать себя ни в чем. Им дай все и враз. Оне хочь твои, иль мои, одинаковые. Как ни собирай копейки, оне в ихних руках не держатся. И ты на своих не скворчи. Ить все в конце концов им достанется. С собой в гроб не заберешь. Потому говорю, сколь ни старайся, за зря мучаешься. Та ж невестка все сгребет. А тебе от твоих квартиранток единая морока. Давай сбирайся ко мне! Станем вдвух куковать. Свою фатеру отдай детям. Нехай сами тут бесятся. А дом Аслану отойдет. Ему тоже свой угол нужон.
— Он уже в селе прикипелся. Вот кто жадным стал. Прикатил в город, как Хасан бренчал, даже куска мяса не привез. И это сын! Уже третью зиму отару держит, а ни мне, ни отцу ни копейки не дал. Хотя шерсть продавал удачно, сам хвалился. Сыр сдает бочками. Мяса хоть задавись. Но не про нашу честь. Все на счет тащит, до копейки. Никому не раскололся сколько накопил.
— Верно бабу заимел там? — прищурился Захарий.
— Сам молчит. Мишка проговорился, что приклеился Аслан к вдове. У ней двое пацанов. Уже большенькие. Отару помогают пасти. По-хорошему бы, свои дети такими б были.
— А баба путняя? — спросил человек.
— Не знаю ее, не видела. Сам Аслан молчит про нее, хотя Хасан спрашивал, как промеж собой ладят? Отвернулся, будто не услышал. Все равно сознаться придется. Хасан сам хочет поехать глянуть на эту новую родню.
— Ну, а сам Аслан зовет?
— Не-е! Скрытным стал.
— Своего ребенка у него не появилось?
— Молчит покуда. Все про отару, про горы бубнил. Тяжко ему там. Но бросать овец и не думает. Привык уже, втянулся, сам знаешь, дело хоть и трудное, а стоящее, прибыльное. Рассказал, что хорошую кошару сделал на зиму для овец. Теперь вот еще одну сделает. Приплод получил большой. Хотя много старых овец сдал на мясо перекупщикам. А еще собак развел. Они отару, да и самого Аслана от волков стерегут. Когда в город едет, собаки и мальчишки за овцами смотрят, — рассказывала Катя.
— А на чем он в город добирается? С Мишкой приезжает?
— Да что ты? Свои колеса имеет! Уже ни одну, две машины купил, УАЗик и «Волгу». В любую погоду мотается, где хочет. На первом году обзавелся своим транспортом. Поначалу он нас извел. Задергал Хасана, меня, все «бабки» с нас выколачивал. Ну мы думали, что на пропой. А он «козла» купил. И вскоре перестал нас «доить» Не просит ничего. О себе ни звука. Но отец видел, что покупал Аслан домой. Детскую одежду, кое-что жене, и, конечно, харчи. По списку, это, понятно его баба составила. Хасан подметил, что уж очень старательно все покупал. Проверил, чтоб сахар не лежалый в мешке, чтоб в муке комков не было и масло не пожелтело. Крупу раскрыл, глянул, много ли сора. Два мешка забраковал. Сандали для мальчишек, будто для себя выбирал. Проверил, прошиты они или проклеены. Какая у них подошва, удобны ли они будут в горах, рубашки купил байковые, теплые. А вот носки не глянул, значит дома сами вяжут. Понятно, что для чужих так не стараются, — усмехалась баба.
— Может, племянникам набрал, — встрял Захарий.
— Каким? Один племяш в армии уже второй год служит. Второй на будущий год пойдет, третий в селе на тракторе работает. Аслан брал рубахи на пацанов. Племянники уже мужики, — смеялась догадливо.
— Соседи могли попросить.
— У них девки. У других старики. Они сандали не носят. А у тех, кто имеет мальчат, сами в город мотаются. Да, еще есть вдовые. Эти либо без детей, либо родственники пацанов снабжают одежей. Хотя у большинства старики или девчонки. Этим и вовсе тяжко. Девок не пошлешь пасти отару в горы. Вот наш и приклеился удачно, все обмозговал, — говорила Катя.
— А что? Верно придумал. Дети растут. И видно помощниками стали. Аслан из их мужиков слепит! — поддержал Захарий. И похвалился:
— Я своему сыну на пальто собрал деньги. Купил, чтоб на другое не извел. Так мой доктор от радости чуть не свихнулся. Все зимы напролет наскрозь промерзал. Нынче в тепле ходить станет, как путний.
— А я своему чабану куртку купила теплую. С капюшоном, чтоб уши не поморозил в горах. Подклад овчинный, а верх непромокаемый. На пуговках. С карманами. Хотела купить на молнии, да Хасан отсоветовал. Молнии в горах быстро ломаются, холода и снег им мешают. Пуговки милое дело. Никакой мороки с ними нет. Ну и штаны ему взяла. Тоже теплые. Так веришь, угодила! Он целого барана мне передал. И написал:
— Это только тебе! Блядей не корми. А то приеду и отругаю, заберу обратно!
— Во, змей деревенский, еще и грозит! Один раз передал, думает, что до конца жизни меня накормил. Небось сам мясом давится! А мне все подсчитывает. Сыр у него бочками стоит, Аслан сам Хасану хвалился. Нам с отцом по головке привез. И все на том. Вот где жлоб! — возмущалась Катя.
— Когда к тебе собирается приехать? — перебил Захарий.
— Не говорил. Хотя нынче в любой момент прискочить может. Теперь у него просто. Но лучше ему в селе быть. Там соблазнов меньше. В городе у него друзей много. Он с ними быстро «крышу» теряет. В горах деньги даются тяжко. Но вот когда в последний раз приехал, ни к одному кенту не свернул. Обскочили с Хасаном магазины, загрузил машину доверху, даже на крышу положил кучу мешков и бегом обратно в село. Даже ко мне не заявился. Хасан ему предлагал переночевать, попариться в своей баньке, так куда там, бегом в машину и уехал. С Мишкиной женой не стал знакомиться, в дом не вошел. Деловой нынче. Надолго ли его хватит, не знаю. Мне на день рожденья звонит. С праздниками начал поздравлять. Раньше о том не помнил. Видно, и тут работа бабы. Но прячет ее, не спешит знакомить, — посетовала Катя.
— Придет время сам привезет ее к тебе! Как ни прячь шило, в мешке его не утаишь. Баба, что игла, сама наружу вылезет. Так завсегда случалось, — говорил человек. И сказал внезапно:
— Счастье твое, Катюха, что Аслан к горам попривык. Ведь нынче, когда уголовников словил, от чего-то подумалось, ведь вот и сын твой серед их мог оказаться, если б не отара. А тут в ем хозяин сыскался. Бабу себе откопал. Какая она ни на есть, держит твоего Аслана и видно, за самую душу. Чуешь, его в городе ни к кому не потянуло. Дорожи этой невесткой, береги ее.
— Чего ты распричитался тут? Совсем зашелся. Сами они разберутся меж собой. Я им не помеха! — отвернулась Катя и увидела, как через весь двор спешит к ней Хасан.
Вот он развернул машину под самым окном. И спешно хлопнув дверцей, бегом нырнул в подъезд:
— На тебе! Легок на помине, как черт на овине! — вырвалось у бабы невольное.
Захарий, поздоровавшись с мужиком, заторопился домой, не остался, несмотря на просьбу Кати.
— Ты чего это принимаешь этого придурка, иль у вас теплые отношения появились? — прищурился Хасан.
— Тебе какое дело? Я ж не спрашиваю самого, с кем ты коротаешь время?
— В мастерской! Полные кальсоны радости получаю! Сегодня пять машин выпустили. Сделали, как часы дышат! Клиенты довольны. Жить на колесах — это не пешком!
— Ты мне не вяжи на уши галстук! Ни к чему он там. Чего свою мастерскую хвалишь, не живешь же там все время! — перебила Катя.
— А куда мне деваться велишь? Лянка нынче беременная.
— Ну и что с того? — не поняла баба.
— Я тоже так думал, когда их взял. А невестку тошнит все время и постоянно рвет. Есть ничего не
