Мишанька хлеба, маленький, голодный, несчастный. А у меня нет сил дотянуться к нему, чтоб погладить голову и пожалеть. И снова прошу Бога дать мне силы, чтоб вырастить сына, не допустить его смерти от голода и горя. Только ты этого никогда не поймешь! Ты не любил нас с сыном. Мы оказались случайно в твоей жизни, как транзитные пассажиры. Вот и высадил, выкинул на первой станции. Лишними оказались, ненужными, чего же сетуешь, что мы к тебе несправедливы…
— Я все знаю и помню. Одна беда, время не повернуть и ничего не исправить. Если не можешь забыть, о чем говорим. Нет в тебе даже капли тепла ко мне. Такое не вымолишь…
— А где ты его потерял тогда? Мы с Мишкой очень нуждались в нем. И ждали… Только напрасно. Вычеркнул, вырвал и выбросил. Оттого, отболев, обратно не приживемся. Сын может сумеет забыть и простить. А я не смогу, — выдохнула Катя, добавив:
— Останемся дедом и бабкой, может, наши внуки будут счастливы.
— Рано себя списывать. Мы еще детям нужны. Чтоб нашу потерю не повторили. Слышь, Катя? Осерчал и я на Лянку, но что взять с беременной? Вот родит, успокоится, тогда возьмемся за нее. А сейчас нельзя ломать натуру через колено, перегнуть можно. Придется потерпеть. Итак я наговорил ей лишнее. А нужно было сдержаться мне.
— Устал ты, Хасан! Всю жизнь суетишься, мечешься, бьешься за каждую копейку, а она меж пальцев, как вода. И не удержать. Хотя уже не для себя, для детей стараемся. Они нас не понимают…
— Недавно купил Мишке куртку. Самую супермодную. Она ему не понравилась. Не носит. Разные вкусы. А вломил за нее будь здоров сколько. Вот и выкинул деньги. Разве легко они мне даются. Или вот сделал ремонт в доме. Лянке не понравилось. Оглядела все и сказала:
— Пещера! В таком доме дышать можно, а жить нельзя…
— Знаешь, сколько всадил в ремонт? Новый «Мерседес» мог купить на эти «бабки». И тоже не для себя, для них старался. Сам и в мастерской перекантуюсь. Я как услышал Лянкино о ремонте, опустился в гараж и взвыл в голос. Понял, все насмарку. Вот где было больно. Мишка даже не пришел. Он, понятно, с женой согласился. А я и теперь ночами не сплю. Всяк кусок поперек горла колом становится. Это во что теперь выльется новый ремонт, переживу ли я его?
— Да не спеши. Может Аслану понравится. Тогда зачем переделывать?
— Он не хочет жить в городе. Я его спрашивал. Там в селе сын сам себе хозяин. Никто не укажет, не навяжет. А в городе мы все. Уже помеха ему.
— Если у Аслана есть жена, ее одну он станет слушать. Он такой! Я его поняла. Но, как я чувствую, женщина сильная, ведь сумела прибрать к рукам нашего мальчонку!
— Хорош мальчишка! Ему уж сколько лет! Ты хоть помнишь? Я в его годы давно отцом был. А он свое по зонам растерял! — говорил Хасан, сжимая ладони в кулаки.
— Успокойся, он свое возьмет у судьбы! Было бы здоровье! — накрыла женщина на стол, кормила человека как когда-то, давным-давно.
Хасан ел не спеша. И будто невзначай подметил:
— А Лянка тоже хорошо готовит. Отменная хозяйка. Много умеет. И уж если честно, то ремонт в детской комнате сама сделала, своими руками. Только на материалы потратились. Но зато сколько! А за ремонт дома, за саму работу, с меня мужики сорвали еще больше. Жалко, что не сумели угодить Лянке. Она, едва глянув, сказала:
— Шабашники халтурили, руки им поотбивать бы за такую работу!
— Откуда она в том разбирается? — удивилась Катя.
— Хм-м, я тоже спросил о том невестку. Знаешь что ответила, мол, когда она ушла от вас в первый раз, у нее ни копейки в кармане не звенело. Тут и подвернулась бабья бригада отделочниц. Они днем на стройке, вечером на шабашке вкалывали. Взяли к себе Лянку. Платили как ученице мало. Зато учили всему и кормили досыта. Больше года она у них работала. Много перехватила. И не жалела ни разу, что с ними работала. Правда, как-то призналась, мол, с ног валилась иногда от усталости. Зато еще одно дело в руки получила. Настырная. Вся в нашу породу, в нас с тобой, — глянул на женщину тепло, улыбчиво:
— Так вот за это и простил все траты, самовольство ее. Мишку убедил погасить обиду на жену. Ведь ни на тряпки извела, на дом потратила. Для всех нас, — убеждал человек сам себя:
— Я нынче утром глянул еще раз эту детскую комнату. Сравнил ее с другими. Да, отличается она. Ничего общего с остальными. Уж очень пестрая, яркая. В ней только на ушах стоять, отдохнуть не получится. Она будоражит. Хотя теперешние дети совсем другие, непредсказуемые. Может, такая комната придется по вкусу больше.
— А что если внук или внучка потребуют и другие комнаты переделать, подогнать под детскую?
Ох-х! Придется уступить, — сморщился человек словно от зубной боли.
— Жить где будешь?
— К тебе приду. Куда ж мне деваться? Внуков не выгонишь. Для них живем. Смирись.
Хасан как и обещал, вскоре поехал в горы, к сыну. Давно собирался навестить, но все что-то мешало. А тут беспокойство одолело. Все ж сын! Неужели чужим людям и родне он дороже, чем отцу.
Звонить Аслану, предупреждать о своем приезде не стал. Решил свалиться в гости внезапно. Тем интереснее, как встретит?
Человек объездил несколько магазинов, забил до отказа багажник машины гостинцами и подарками, а ранним утром следующего дня выехал из города.
Хасан любил дорогу в горы. По ней он ходил безусым мальчишкой к деду, пешком. Не было тогда машин. Купить коня не могли, слишком дорого. Вот и выбирались в горы кто как мог. Ни на один день шли. Потому несли на плечах мешки с харчами. Там все необходимое лежало, без чего никак нельзя. Хотя горы для многих были много дороже и ближе городских квартир.
Вот тут за поворотом водопад. Он и теперь шумит на все голоса, поет старую песню гор, сверкает сотнями разноцветных радуг, зовет к себе отдохнуть. Раньше Хасан всегда останавливался здесь перевести дух. Мылся холодной водой со снежных вершин и, чуть обсохнув, шел дальше.
Здесь он ходил влюбленным парнем. Тут на склонах собирал яркие цветы. Вот под этим платаном он отдыхал, любуясь бездонной синевой неба. Как много лет прошло. Целая жизнь пролетела. Хасан скоро станет дедом. И только горы остаются прежними, их не меняет время, не точит старость. Вон какие гордые, высокие и холодные, но почему так тянет к ним мужчин?
А там у спуска сторожка егеря. Сколько лет он живет в своем домишке, уже и сам забыл. Приехал молодым парнем откуда-то из Сибири. Сразу после техникума. Хотел прожить года три и вернуться к себе домой. Но… уехать не смог. Врос душою в новое место, полюбил его, привык и остался.
Здесь он и женился на местной девушке. А теперь у них пятеро внуков растут. Все дети в люди вышли. Каждый при деле. Вот только младший — футболист. Егерь и нынче стыдится сказать вслух профессию младшего сына. И говорит о нем, опустив голову и краснея:
— Ладно хоть не ворует и не пьет. Не углядел я паршивца! Уж лучше б он в милиции работал, чем вот в этих олухах, что целой оравой за одним мячиком бегают. Уже головы седеют, а они все дитячутся. Неужель до стари в дураках останется? Вот беда!
Хасан приветливо машет рукою человеку. Егерь, улыбаясь, поднял руку, пожелал счастливого пути.
Дальше пасечники «колдуют» возле ульев. Целыми семьями здесь живут все лето. В городе их не удержать. Мед в хорошее лето дает нималый приработок. Иные семьи только на него и живут.
Дальше, на многие километры сады… Здесь чего только нет! Яблони, груши, сливы, вишни и черешни. Здесь детвора до самых холодов помогает взрослым убрать урожай. Тут любого прохожего накормят и с собой нагрузят. Только ешь на здоровье! Бог на всех этот урожай дал, наберут сладких, душистых яблок и груш.
— Ешь, человек! Радуйся с нами! — нагрузили машину доверху.
Еще часа два пути остается. Дорога, петляя по скалам, взбирается вверх, кружит, летит стрелой и снова сворачивает за бокастую гору. Тут любой водитель не сводит глаз с дороги. Чуть зазевался и все… Потонет в звоне ручьев последний крик…
Сколько раз Хасан ходил и ездил по этой дороге. Кажется, мог бы пройти ее с закрытыми глазами. Ведь знает тут всякую выбоину и куст. Но все же расслабляться нельзя. Сам себе давно не нужен. А вот новой жизни, внуку или внучке, еще необходим.
