Тонкий лед

Егор.

—  

У Деда? Ну, и промахнулся ж ты в этот раз! Да у него десятка три баб! И все — одна лучше другой: молодые, смазливые.

—  

С чего их на старого потянуло? — удивился Ка­сьянов.

—  

А потому что требованиям соответствовал. Имел все, как полагалось: серебро — в голове, сталь — в штанах и золото — в карманах. Ведь он вор из удач­ливых. Обчистит банк, а навар распыляет по кабакам и бабам. Говорят о нем, что на воле щедрым был, многих кентов из прорухи вытащил, а уж скольких баб согрел и порадовал! У него на воле десятка два по­бочных детей осталось. Собери вместе, крутая «мали­на» получится!

—  

Бригада на деляну у тебя в тайге! — усмехнулся Егор.

—  

Не все ж в папашку пойдут. Кто-то в люди выбь­ется. Не без того! Так вот я к чему все веду? Все счи­тали, что он привык к зоне. А он, хрен старый, устал от нее. Сам на тот свет хочет. Ему по последнему при­говору пуля полагалась. Ее пожизненным сроком за­менили. Дед когда узнал, от горя «тыквой» в решетку колотился.

—  

Звезданулся козел! — выдохнул Платонов.

—  

Опять промазал. Тюремный синдром одолел. Устал старик от неволи. Вот и взвыл. Сам себе смерть вымаливает.

—  

Такому ждать недолго,— вздохнул Касьянов.

—  

Зато другие, узнав об отмене расстрелов, от ра­дости на уши встали.

—  

Молодые! Жить охота! Есть на что надеяться. Раз выжили, значит, не впустую. О побегах мечтать станут,— глянул Федор Дмитриевич на Соколова.

—  

И не только мечтать. Нам за последние месяцы охрану втрое увеличили. Сторожевых собак три десятка прибавилось, уж не говорю обо всех заборах, ограж­дениях, технических средствах. А все равно, пусть не каждый день, но каждую неделю пытаются бежать наши зэки. Знают, дальше нашей зоны тюрем нет, больше, чем пожизненно, уже не влепят. Значит, ничего не те­ряют и не рискуют ничем, кроме собственной жизни. Но ею они не дорожили и на воле,— вздохнул Со­ колов.

—  

Где ж логика? Сам говорил, что зэки боятся де­ляны и не хотят там вкалывать, знают, что могут по­гибнуть. И в то же время жизнью не дорожат? Так как понять тебя? — спросил Егор.

—  

Да все банально. Ведь все мы знаем, что когда- то уйдем из жизни. Но почему-то никто не торопится. Не хочется свалить раньше времени от рук киллера. Каждый мечтает слинять своей смертью, без чьей-то помощи. Так и зэки. За жизнь не держатся, но и выпус­кать ее из своих рук не спешат.

—  

Ну, а как же те, кому расстрел милее? — прищу­рился Касьянов.

—  

Таких немного.

—  

И все же имеются?

—  

Новички!

—  

И сразу на пожизненное влетели?

—  

А как ты хочешь, если они бандитам продались с потрохами? Ладно, воры, киллеры и прочее говно! Они — мразь каждодневная! Не сыскав своего места в стае, озверели. Но ведь не продали свои души чечен­ским бандитам, не пошли с ними взрывать и убивать всех на своем пути. А эти? За деньги мать родную пустят в куски. Вот и сцепились мои с новичками. По­обещали устроить им разборку, не отходя от шконки, и вырвать яйца вместе с языками голыми руками за то, что они своих славян положили под ноги бандитов.

—  

Сами такие же! — огрызнулся Егор.

—  

Третий промах твой! Такие, но не из тех! Да, голодное брюхо толкнуло в грех. Они и сами не отри­цают своей вины. Но никто из них не продал то, что они считают первым и последним,— свою кровь, зем­лю, звание славянина.

—  

Ой, Сань, кончай темнуху лепить! Прямо ангелы канают у тебя в зоне! — сморщился Федор Дмитрие­вич словно от зубной боли.

—  

Как хочешь! Но вломили новичкам мои деды классно. И гордо пошли в «шизо», не переча как обыч­но,— Соколов выдержал паузу.— Покуда в моей зоне канали зэки со сроками, все шло терпимо. Как только привезли пожизненных, их бессрочными прозвали, на­много труднее стало. Мешанина началась. Зэки меж собой махаются: одним есть чего ждать, другим — воли не видать.

—  

А почему пожизненных к тебе привезли? Ведь, помимо твоей, имеются еще зоны со строгим режимом содержания? — спросил Федор Дмитриевич.

—  

Имеются, все о них знают. Да толку? В одной — эпидемия желтухи, в другой туберкулез свирепствует. Вот и прикинь, если там зэки каждый день умирают.

—  

Какая разница, если их на пожизненное привез­ли?— пожал плечами Егор.

—  

Ну, мы о том говорили раньше. Никто не хочет расставаться с жизнью прежде времени,— осек Соко­лов и, присев у костра на бревно, уставился взглядом в огонь.

Дрова горели ровно, облизывая закопченный чай­ник до самой крышки. Он шипел, нагреваясь, вода в нем начинала бурлить, клокотать на все голоса.

—  

Странная штука — жизнь! Пока человек коптит бе­лый свет — ни хрена не ценит, а приходит последний час — волком воет, чтоб хоть на минуту жизнь продлить,— покрылось испариной лицо Александра Ивановича.

—  

Ты это о чем? — повернулся к нему Касьянов.

—  

Знаешь, я никогда не дрожал за свою шкуру. Ни на войне, ни в зоне никто не назвал трусом. А тут... Сам себе не поверил. Все понимаю, но такое не могу объяснить,— крутнул головой Соколов, добавив,— даже вспомнить совестно. Хотя, чего там, все —живые люди, а в жизни чего не случается?

—  

Что тебя точит? Поделись,— предложил Федор Дмитриевич и, подкинув сушняк в костер, повернулся к Соколову, приготовился слушать.

—   

Был у меня на зоне пахан фартовых. Я о нем говорил частенько. Громадный мужик, оттого и кликуху имел соответствующую — Медведь. Весь в шерсти как настоящий зверюга. Силища у него была нечелове­ческая. Боялись его все. Уж не говорю о зэках. Охрана икать начинала, завидев пахана на пути. Овчарки от него пятились. Да и мне не по себе становилось при встрече с Медведем, хотя виду не подавал. Но пахан это чувствовал и часто доставал меня. Особо бесили нас фартовые законы, которые воры держали в зоне. Они бойкотировали подъемы, переклички, работу, а еще считали западло отвечать на наши вопросы. Мы для них были лягавыми, вроде мусора под ногами. Сколько ломали мы Медведя и фартовых, ничего не получалось. Везде облом.

—  

Ты его в другую зону сбросил? — спросил Фе­дор Дмитриевич.

—  

Кто бы его взял? Кому он нужен? На него толь­ко глянь, голова в плечи сама прячется поневоле.

—  

Так он и теперь у тебя? — спросил Егор.

—   

Нет! Столько я не выдержал бы, да и он... На зоне не может быть двух хозяев. Кто-то должен уйти навсег­да. Вот и пошла меж нами «ломка». Кто кого одолеет?

—  

Но у тебя — власть! А у него? — выдохнул Егор.

—  

У Медведя в своем бараке власть была неогра­ниченной, и слушались там только пахана, меня не замечали. Вот это и взбесило, что мои распоряжения в фартовом бараке не выполнялись.

—  

И что ты с ними сделал?

—  

Всех выгреб на работу, но не на деляну, а на подготовительные и погрузочные работы, чтоб легче было видеть, кто вкалывает, а кто сачкует. Соответ­ственно выработке кормили их.

—  

Медведь, небось, целыми днями дрых?