Тонкий лед

клево. Никто никому на мозоли не давит. Все заняты. У меня — своя комната, большая. В ней все есть, даже компьютер и музыкаль­ный центр, телевизор и телефон. Отчим, едва я при­ехала, подарил мобильник и сказал, чтоб я ни в чем себя не ограничивала и не урезала, что потребуется, говорила бы тут же. Я, помня твое, постеснялась про­сить у них сразу, тогда они посадили меня в машину и повезли по магазинам. Набрали всего, даже боль­ше, чем я хотела. Теперь мне и желать нечего, все имею! Вот это жизнь!— дрогнули руки Егора, но он продолжал читать письмо.— Знаешь, как меня здесь встретили? Как королеву. Стол накрыли, отродясь за таким не сидела! Тут тебе и перепела, и куропатки в польском соусе, осетрина заливная и молочные поро­сята. Я не знала, что с чем есть и чем запивать. Отчим с мамой держат двух домработниц. Оно и понятно: коттедж в четыре этажа надо содержать в порядке. Вот они и стараются. Наши в городе считаются людь­ми из высшего общества. Я теперь тоже к ним причис­лена. Мама возит меня по парикмахерским делать укладки, маникюр и педикюр. Одевают только в луч­ших магазинах. А какие купили украшения! На меня теперь не только студенты, ректор оглядывается. Уже не покупаю как раньше пирожки с капустой и картош­кой, беру только свежие пирожные и кофе. Вечером, после занятий, сажусь за компьютер вместе с препо­давателем. Его наняли специально для меня. Он мною доволен, хотя сначала компьютер показался слишком сложным. Теперь я нашла с ним общий язык. Он, как бабуля, поначалу капризничает, фыркает, упирается, но потом все равно уступает...»

Мария Тарасовна, услышав о себе, растрогалась, поднесла платочек к глазам. Слушала, затаив дыха­ние, боясь пропустить даже одно слово, хотя десять раз успела прочесть письмо. Все его слезами зака­пала.

«...Папка! Если б ты меня теперь увидел! Я как Золушка, попавшая из хижины во дворец! Здесь все иначе. Меня утром не выдергивает из-под одеяла баб­ка, а поет соловей вместо будильника, потом по всей спальне загорается «северное сияние» и нежная му­зыка льется со всех сторон как теплый душ.

Меня здесь никто не обижает и не обзывает, ничем не попрекают. Я вижу, как счастлива моя мама. Она совсем не изменилась с тех пор, как ушла от нас. И самое дорогое, что она никого не ругает и ни в чем не винит. Мне просто и легко здесь. Конечно, твоя ма­териальная помощь мне не понадобится. В этом я уве­рена.

А как вы живете? Все по-прежнему? Без изменений и новостей? Вот эта серая тоска и выдавила с Саха­лина меня! Он так и остался в памяти: серое небо над головой, серый песок под ногами, серые люди вокруг и один на всех занудливый серый дождь, изматываю­щий, бесконечный. Как я счастлива, что все это оста­лось далеко позади!

Здесь у нас много солнца, и люди настоящие, улыб­чивые, добрые и теплые. Как мне вас жаль. Как хочет­ся вытащить обоих на яркое солнце, чтоб ожили и по­радовались...»

—  

Эх, дурочка! Не то солнце, что в глаза светит, а то, что душу греет! Погоди хвалиться, не оглядев­шись, как бы крылья не подпалило ненароком,— вздох­нула Мария Тарасовна.

— 

Ладно, мать, хорошо Оле. Давай хоть за нее порадуемся! Дай Бог ей прожить свое легче, чем нам привелось.

—  

Сынок, а тебе вчера звонили. Какая-то женщина спрашивала. Все хотела поговорить и увидеться, но я не знала, где ты, и ничего не могла ей подсказать. Не знала, когда воротишься.

—  

Зачем я ей? —удивился Егор, копаясь в памяти.

Кто же мог заинтересоваться им? Он перебрал всех

женщин, недавно отбывших сроки и вышедших на волю. Нет, ни одна из них не могла позвонить. Не было по­вода, да и номер домашнего телефона зэчки никак не могли узнать. «Выходит. Кто-то из наших сотрудниц звонил. Что им от меня нужно? Тем более в выходной день? Странно!» — недоумевал Платонов.

Он едва успел умыться, как в комнате громко заз­вонил телефон.

Егор поднял трубку, будучи уверенным, что звонят из зоны.

—  

Слушаю,— сказал устало.

—  

Егор, здравствуйте! — услышал женский голос.— Это я, Зоя. Не узнали, не вспомнили? А я никогда не забуду Вас. Помните, Вы помогли мне перейти на ра­боту в хлеборезку. До того я работала на складе. Вко­нец простыла и надорвалась. Все женщины смеялись надо мной, даже когда пластом легла, они не верили. Вы вступились и помогли, дали возможность дожить до воли. Иначе сдохла бы на складе и не увидела бы своих.

—  

Простите, я не припоминаю Вас. Да и устал очень. Ничего особого Вам не сделал. Вышли на сво­боду, живите счастливо. Пореже вспоминайте зону,— хотел положить трубку.

—  

Егор, я хочу увидеть Вас! — прозвенело в ухо.

— 

Я не могу сегодня, как-нибудь созвонимся. Те­перь ни до того,— злила женская навязчивость.

—  

Когда могу позвонить Вам? — услышал в ответ.

—  

Не вижу смысла в этой встрече,— сморщился человек.

—  

Я не задержу надолго.

Платонов понял, от встречи не отвертеться и на­значил ее на вечер.

Они встретились в маленьком полутемном кафе. Женщина ждала Егора за столиком и сразу увидела его. Встала навстречу, улыбаясь:

—  

Это я побеспокоила Вас! — сказала, краснея, и пригласила за стол.— Вы так отказывались, будто я предлагала что-то неприличное. Неловкое положе­ние, мне никогда не приходилось навязываться, а тут иного выхода не увидела.

Егор тем временем рассматривал женщину. Со­всем недавно она вышла из зоны, но уже сейчас ничто не напоминало в ней зэчку. Скромно, но прилично одета, ни следа небрежности. Аккуратная укладка и маникюр подтверждали, что Зоя привыкла ухажи­вать за собой.

—  

Егор, я и не потревожила бы Вас, поверьте, но кому доверишь свою боль, ведь осмеют, узнав, что не­давно из зоны.

—  

А что собственно случилось? — оглядел фигуру женщины, красивую грудь, округлые плечи, тонкую та­лию. Все это тщательно скрывалось в зоне под грубой спецовкой.

—  

Мачеха прибрала к рукам все еще при жизни отца. Естественно, и квартиру тоже. Выписала меня, как только я попала в зону. А мне теперь некуда деваться. Живу у подруги, но у нее семья, дети. Как вернуть свое?

—  

Зоя, Вам любой адвокат поможет, но не я. У ме­ня другой уклон и специализация. К сожалению, даже посоветовать никого не могу. Слишком далек от этой братии. Их нынче много развелось. Ваш вопрос не­сложный, даже начинающий адвокат справится. Най­дите свидетелей из соседей, которые подтвердят Ваше проживание в квартире до судимости. И Вас вселят. Единственное неудобство, что жить придется вместе с мачехой, пока не разменяете квартиру.

—  

А нельзя не дробить ее?

—  

Это от Вас зависит, как уживетесь.

—  

Хорошо, Егор, я во всем последую Вашим сове­там, пообещала тихо и продолжила,— почему в жизни нескладуха получается? В зоне всякую минуту мечта­ла о воле. А теперь каждую ночь во сне вижу про­шлое: решетки, нары, собак, баланду и переклички с их подъемами и отбоями.

—  

Такое проходит со временем, заметил в своих ладонях ее руку.

Человек удивился, когда это он успел? Зоя сидела, прижавшись к нему, Егор не отодвинулся. О чем гово­рили? В слова не вдумывался. Ему впервые за годы стало тепло рядом с такой же несчастной и одинокой женщиной. Она уже не жаловалась, что-то рассказы­вала. А Егор и не заметил, как они ушли из кафе. Вот и морской берег, под ногами бревно, выброшенное при­ливом. Они присели на него. Вокруг темно и тихо. Толь­ко шепот набегающих волн слышен внизу.

—  

Зоя, а ты любила кого-нибудь? — спросил Егор неожиданно для себя.