Тонкий лед

— 

А кто смеялся на рыбалке? Медведь? Челове­ческим смехом? Я сам слышал,— не согласился Егор и спросил,— что с начальником охраны? Он жив?

—  

Дышит. Куда денется? Но кто-то ранил его. А вот кто? Не поймали! Никого вокруг, ни единой живой души. А нож в ребре! До сердца на сантиметр не достал. Как понимаешь, ножи сами не летают. Кто-то метнуть дол­жен был прицельно...

—  

Где ж его припутали,— поперхнулся Егор.

—  

Не знаю, но только его. Ефремов нынче и по малой нужде один не выйдет, хотя он и раньше таким был. Трусоватый мужик,— сморщился Касьянов.

—  

Это тот, который на рыбалке с нами был? Во­лодя?

—  

Ты не путай! Володька — мужик-кремень! И Аф­ган, и Чечню прошел. Этот самого черта в бараний рог свернет. А начальник охраны — Ефремов, маленький мужичонка, но жадный и подлый. Давно б отделался от него Саня, но у Ефремова в области рука имеется волосатая. Другого давно б выбросили, ведь вон сколь­ко побегов пресечь пришлось. Все — его недосмотр, но работает. Хотя Соколов много раз просил заменить. Словно не слышат. А случись, не поймают беглецов, первым будет держать ответ Иваныч. Выбросят с ра­боты, да еще такое напишут в трудовую, что до конца жизни никуда не возьмут. Вот так-то оно!

—  

Я не понял, а кто ранил Ефремова? Зэки?

—  

Ну, не Соколов же! И не охрана! Понятно, кто-то из фартовых. Но не только сами, овчарки след не взя­ли. Нож обоссали и Ефремова вместе с ним.

—  

Не врублюсь. А где его накололи? — спросил Егор.

—  

Вот этого не спросил. Знаю, что Сашка в отпуск запросился сразу.

—  

Так ни его ранили!

—  

В него уже не промажут. Тогда некому будет ехать в отпуск. Защититься хочет бабкиным заговором.

—  

И он верит в него?

—  

Да кто знает? А может, и вправду поможет ста­рая? Ведь вот в семье Соколовых и дед, и отец, да и сам Сашка,— все живыми вернулись. Каждого пе­ред отправкой бабка заговорила. Вымолила у Господа жизнь для них.

—  

Испугался человек, потому в крайности ударил­ся! — сказал Егор.

—  

Я его не сужу. Не знаю, как поступил бы, ока­жись на его месте. Конечно, защищался бы до послед­него. А кто даром жизнь отдаст? Есть у него свой шанс, верит в него, пусть использует. Спокойнее жить будет.

—  

Скажите, Федор Дмитриевич, куда теперь де­нется нынешний наш начальник спецотдела? — спро­сил Егор.

—  

Переводят в распоряжение области. А куда имен­но, нам никто не станет отчитываться. Может, в госбез­опасность или внедрят куда-нибудь «уткой», а может, в налоговую или фискалом на фирму. Без дела не оста­нется,— глянул на Егора в упор и продолжил, иронич­но усмехаясь,— помнишь, последнюю проверку ваше­го отдела. Она была внезапной, область провела. Каж­дую бумажку проверили, все записи. Никто не знал о предстоящем. И не успели ничего спрятать. Так-то вот и нашли у него в столе тетрадку с компроматами на всех. На каждого. Долго проверяли, но ничего серь­езного не нашли. Иначе выводы давно бы сделали. А получилось, что он сам себе под хвост нагадил. Вот и убирают, потому что явно засветился.

До вечера оставалось много времени. Егор вернул­ся в кабинет, к своим делам. Вскоре приметил осведо­мительницу из зэчек. Женщина отчаянно жестикулиро­вала, просила немедленно принять ее.

—  

Засветила меня охрана, и опера подставили. Ра­зорвут бабы вечером, как только вернутся из цеха,— тряслась женщина.

—  

Что случилось? Расскажи спокойно!

— 

Я вам про наркоту сказала. Накол дала, где шмон провести. Но просила проверить всех, поголов­но, чтоб без подозрений. А опера прицельно искали и нашли. Только у нас с Дуськой не шарили. Та в боль­ничке уже неделю канает, а на мне всем бараком оторвутся. В клочья разнесут по углам и пикнуть не успею.

—  

Наркоту опера забрали?

—  

И шприцы изъяли. Теперь не знаю, как мне быть?

—  

Кто видел шмон помимо тебя?

—  

Двое! Одна и другая дневальные.

—  

Их проверили на наркоту?

—  

Нет, да и смешно. Одной — восемь десятков, вто­рой — семьдесят. Они раньше чем опера ушли, в цех слиняли, баб упредить. Я доперла и смылась, пока не достали.

—  

Вернись в барак, еще не поздно. Охрана будет поблизости. Чуть шум, вмешаются тут же! — отправил женщину, предупредил охрану.

Все было тихо. Бабы вернулись с работы, строем сходили на ужин в столовую. Ни шума, ни ссоры не донеслось из барака во двор, и охрана отошла, успо­коилась.

А в это время к Касьянову приехал Соколов. Они тихо разговаривали. И не случись Егору необходимость подписать некоторые бумаги, может, и не узнал бы, что случилось с Ефремовым.

—  

Мне отлучиться нужно было в милицию. Я уехал в середине дня, но на зоне остались оба моих замести­теля, да и все другие. День складывался спокойно. Такое не часто случается. Ефремов, и что мужику в голову стебануло, вздумал заглянуть на оружейный склад. Сам знаешь, он хоть и не рядом, но неподалеку от нас на всякий случай. Ключи у него свои имеются. Не только от складов, от каждого кабинета. Короче, откинул крыш­ку ящика, хотел патронов взять. И только нагнулся, боль почувствовал. Крикнуть уже не мог. Заклинило. Он и не понял, что в него нож засадили. Подумал, будто сердце само по себе сдало. А рядом, ну, как назло, никого. Сунулся башкой в ящик, сам на коленях перед ним так и остался. Сколько так простоял, хрен его маму знает? Только охрана с вышки приметила неладное: склад долго открыт, а шевеления нет, людей не видно. Реши­ли проверить и увидели Ефремова. Тот уже без созна­ния, а нож торчит со спины. Это «перо» приметное. Его с другими не спутать. Медведь такие имел. Руко­ять с паханским знаком. Другие не должны были брать его в руки. Но Медведя нет. Значит, кто-то насмелился воспользоваться его «пером», решили мы и заподоз­рили всех фартовых барака и их пахана.

—  

А сам Ефремов ничего не говорил?

—  

Утром врачи вернули сознание. Ну, а толку? Он так и сказал, вокруг склада никого, а сам склад под замком стоял. Кроме Ефремова, куда никто не входил целых две недели.

—  

Его могли выследить и пойти следом. Фартовые умеют ходить очень тихо,— напомнил Касьянов.

—  

Федь, знаю, но не забывай, это случилось в зоне, где всякий шаг человека не только на виду, на слуху, но и под прицелом охраны. Как зэк мог идти следом за Ефремовым на виду не только охраны, но и десятков псов, да еще средь бела дня? Это уж слишком! Само­го себя поставить под перекрестный огонь пулеметов? Я таких не видел и среди паханов.

—  

Сань, ну, кто тогда?

— 

А хрен его знает? Сам не допру. Собаки все вокруг обошли. След не взяли.

—  

Ефремов на кого думает?

—  

Одно твердит: «Медведь».

—  

Ну, как он мертвый станет метать нож в живого? Да еще успевает тебя за душу трясти?

—  

Прикалываешься? А ведь я не темню!—оби­делся Соколов.

—  

Не о тебе речь! Но твой Ефремов явно что-то недосмотрел!

—  

Я все сказал...