Тонкий лед

—  

Ну, да! Три дня за ним наблюдал. Он, козел трех­этажный, облюбовал себе бревно и все время на нем просиживал, ждал, когда его жопа корни пустит. А остальные пахали. Не гляди, что фартовые, жрать всем хотелось. И только решил я Медведя отправить на деляну с самого утра, как ночью он исчез из барака.

—  

В бега ударился?

—  

Не просто в бега, а в перебежчики. Там у нас за Атосом стало намывать морем песчаную косу. Она все дальше уводит от островка. Поначалу была малень­кой, а теперь метров на сто пятьдесят-двести к рейду убегает. От нее до судна, ставшего под погрузку, уже можно доплыть при желании, но только летом. Зимой в том месте — своя сложность: слишком тонкий лед. По нему не подойти к судну, не ступить. Крайне опас­но. Все зэки были наслышаны, сколько мужиков там погибло. С виду тот лед прочным смотрится, а ступил на него, и все. Там под ним внизу теплое течение. Оно хватает, закручивает в воронку, затягивает под лед, и уже не вытащить, не спасти. Но Медведь верил в свою удачу. На рейде в то время греческое судно стояло. К нему навострился пахан.

—  

А если б не взяли?

—  

Видишь ли, я тоже по наивности так думал. На деле все иначе оказалось. Мы не знали, что фартовые всех государств свободно общались меж собой на своем эсперанто. И если зэку надо было смыться, он малевал на сортименте ничем не приметный знак в ви­де креста. Для надежности такое вырубалось на сор­тименте. Означал тот знак «примите ради Бога». С суд­на отвечали тремя короткими гудками. Это означало, что послание нашли, поняли, принять согласны.

—  

А отказать могли?

—  

Конечно, но о таком даже я не слышал.

—  

Так значит, все-таки сбегали? — переспросил Егор Соколова.

—   

Как думаешь, за что моего предшественника выг­нали с работы? За побег! Но я не хотел его участь разделить и сам вместе с охраной пошел в погоню. А зима стояла! У Медведя из зоны три пути имелось: один—удрать в Поронайск, другой — за рубеж, тре­тий— примориться на Курилах, а по весне смыться с рыбаками на материк. Весь вопрос был в транспор­те. Я понимал, пахан захочет завладеть нашим кате­ром, и всегда на нем оставлял дежурного охранника, конечно, вооруженного. Но пахан сумел подойти тихо. Охранник дремал. Медведь убил его спящим. Но тут из рубки выскочила овчарка, подняла шум. Успела при­хватить пахана, пока тот не пырнул ее ножом в бок. Медведь попытался завести катер, но не смог. Собака здорово повредила руку. Сил у него не стало. Медведь побежал к судну по косе, надеясь, что, заметив его, подойдет поближе. Но греки не стали рисковать, а мо­жет, приметив погоню, не захотели неприятностей и остались стоять на якоре. Я вместе с начальником охраны бежал впереди и ближе всех оказался к Мед­ведю. Крикнул ему, чтобы вернулся. Он продолжал бежать и уже успел заскочить на опасную грань тонко­го льда. Начальник охраны выстрелил по ногам. Пахан еще пробежал несколько шагов и упал. Под ним хру­стнул лед. Медведя тут же затянуло в море. Я только приметил руку, метнувшую в нашу сторону нож. Он не достал никого, да и мы поспешили к берегу.

—  

Вы его нашли?

—  

Через три дня Медведя вынесло море на го­родской пляж. Прошло уже много времени, а вот в последние дни все снится мне Медведь. Даже дома нет от него покоя. Только задремлю на диване, пахан из кухни с ножом ко мне идет. И все грозит урыть как падлу. Не только внешне узнаю, но даже запах его чувствую.

—  

Нервы шалят! — пожалел Соколова Егор.

—  

А может, бухнул лишку? — усмехнулся Касьянов.

—  

Ни в одном глазу! — возмутился Александр Иванович и продолжил,— лег вечером на диван, га­зету хотел прочесть, и заснул. Уж и не знаю, сколько спал, но опять Медведь привиделся. Я во сне понял, что нет пахана, утонул, и отвернулся лицом к стене, послав фартового. А минут через десять жена разбу­дила и спрашивает, почему кухонный нож рядом со мной на диване лежит, острием в бок направлен. Гля­нул, и почему-то холодно стало. Вот тебе и приве­дение.

— 

А как же твоя овчарка подпустила его? — уди­вился Касьянов.

—  

В то время сын повел ее во двор выгулять,— вспомнил Соколов.— Смешно сказать, но я стараюсь не оставаться дома в одиночестве. Извел Медведь, собаки он не боится. Стоит мне прилечь, пахан то с шилом, то с ножом возникает. Точит «перо», а сам так мерзко ухмыляется и все примеряет лезвие на ладонь, словно прикидывает, хватит ли прошить меня насквозь? Даже дрожь пробирает!

—  

Все время его во сне видишь?

—  

Это раньше так было. Теперь воочию как вас обоих. Иногда натыкаюсь на него, отскакиваю в ужасе, а жмур хохочет. Я жене признался. Привела врачей. Они меня прослушали всего, обстучали. Глаза смотре­ли, выворачивали наизнанку. Все анализы взяли. При­знали нормальным, полноценным мужиком и посове­товали почаще отдыхать и высыпаться. Больше ника­ких рекомендаций, ни одной таблетки не прописали.

— 

А на зоне он к тебе приходит? — спросил Кась­янов.

—  

Нет, в кабинете не решается возникнуть.

—  

Давно он тебя мучает?

— 

Давненько. И не знаю, как от него избавиться? Поверишь, жена теперь все ножи под замок прячет. Даже стыдно.

—  

Ее, женщину, понять можно: боится за тебя.

—  

Ну, а мне вы не верите?

—  

Знаешь, Саш, верю. Пока сам этого не пережи­вешь, трудно все это представить,— признался Кась­янов.

И вдруг все трое невольно оглянулись на звук тяже­лых шагов. На них двигалась громадная лохматая тень.

— 

Медведь! — выхватил из костра горящий сук Егор и, подняв в руке над головой, хотел швырнуть его в тень, но не достал.

Тень подошла к суку, обнюхала и, фыркнув, свер­нула в кусты, обратно к реке.

—  

Я и о пистолете забыл! Завалить стоило зверя! Во, был бы трофей! И мяса на всю зиму хоть зава­лись! — опомнился Соколов.

И тут же все трое услышали раскатистый, гулкий смех, никак не похожий на звериный.

—  

Кто это? — дрогнул голос Егора.

—  

Медведь,— еле слышно ответил Александр Ива­нович.

—  

Зверь или приведение?

—  

Хрен его знает! — вытер вспотевший лоб Кась­янов и до самого рассвета никто из троих не пошел в палатку.

Все дождались утра у костра. Никто теперь не сме­ялся над Соколовым, все возвращались в город под впечатлением увиденного и пережитого. Оно осталось необъяснимым и легло тяжестью на души.

Первым из машины выскочил Егор. Ему мужики по­дали на плечо мешок с кетой и, пожелав удачного вы­ходного, поспешили уехать.

Егор не успел нажать на кнопку звонка, как Мария Тарасовна открыла дверь и, улыбаясь, пропустила зятя в прихожую.

—  

Возьми рыбу,— подал он мешок теще.

—  

А нам с тобой письмо пришло. От Ольги,— ра­довалась женщина, не скрывая.— Поступила она в свой институт. Уже студентка первого курса!

—  

Где письмо? — заторопил тещу Платонов.

Та вытащила его из кармана халата.

«Привет вам, мои предки! Вот я и поступила в свой институт. Уже на лекциях сохну. Конечно, нас тут не поштучно, кубометрами мерить можно. В аудитории ногу поставить негде, полно народу, но это поначалу. Потом все утрясется. В институте мне все нравится. Дома тоже порядок. Дышим