Утро без рассвета. Сахалин

—

Продолжайте, — предложил Яровой оперативникам. Те стали вытаскивать из чемодана вещи.

Беник нервничал.

—

Костюм песочного цвета. Бостоновый. Размер сорок восьмой, — гудел оперативник и, внимательно рассматривая, продолжил — степень изношенности незначительная. На брюках пятна грязи. Следы от масляной краски. Зеленого цвета. Пуговки все целы. Пиджак чистый. Отсутствует одна пуговица. Средняя. Вырвана вместе с куском материи и подклада. Рубашка мужская. Шелковая. Цвет голубой. Поношенная. Грязная. Без посторонних пятен. Майка белая. Сетка. Ношенная. Галстук синий, — осекся оперативник.

—

Дальше, — потребовал Яровой. Но оперативник молчал удивленно. Аркадий взглянул. Деньги… Пачка полусотенных. Аккуратно сложенные в чемодане.

—

Пересчитайте и назовите номера купюр, — бесстрастно требовал следователь.

—

Всю жизнь вкалываешь, как проклятый, а и десятой части такого не имеешь, — вздохнул оперативник и принялся считать деньги. Он несколько раз сбивался. Но потом подсчитал.

—

Десять тысяч здесь, — сказал он Яровому.

—

Номера купюр?

—

Они по порядку. Будто из банка украдены, — сказал оперативник.

Яровой записал номера.

—

Дальше? — потребовал он.

—

А тут письма. Полученные. Вскрытые.

—

Их в особую папку, — Яровой взял корреспонденцию Клеща.

К вечеру изучив все вещи, письма. Яровой вызвал Беника на допрос.

—

С какой целью вы выезжали на материк? — спросил он Клеща.

—

С чего вы взяли? Никуда я не ездил. Спросите начальство. Больше ждал. И это время потерплю. Торопиться особо некуда.

—

Так. А деньги у вас откуда?

—

Работаю. Получаю. Коплю. Сыну.

—

А почему на книжку не положили?

—

Это уж мое дело. Хочу — кладу, хочу — при себе держу.

—

Странно. Но ведь все заработанные вами деньги бухгалтерия перечисляет на вклад. Откуда же эти деньги взялись? — спрашивал следователь.

—

Перечисляли не все. Я так просил. Когда придется уезжать, жена потребует раздела. Ей часть вклада должна принадлежать. Я и решил утаить от нее часть денег. Для сына. Она же имеет право на часть вклада. А за что я должен отдавать их ей?!

—

Я проверил ваши заработки.

—

Но в ведомостях не указывают мои премии. А они — ежемесячные.

—

Предположим, что вы правы. И все же, зачем, с какой целью, вы ездили в Ереван?

—

Не ездил! — крикнул Беник.

—

Вы ездили по чужим документам, воспользовавшись паспортом начальника сплавучастка. Он купил вам билет. У меня есть протоколы опознания вас в Ереване по фотографии. Вы проживали в гостинице «Армения», — уверенно говорил Яровой.

—

Не был я там!

—

От очевидных фактов не отказываются. Вы были в Ереване вместе с Русаковой. По кличке Гиена. Ее вы знали еще по одесской «малине». Ей послали перевод. Довольно крупный. После этого она сразу уехала в Ереван. А потом и вы там появились.

—

Не был! Спутали!

—

Вас видели в Ереване. Имеются показания.

—

Ничего не знаю. Не ездил.

—

Что ж, придется вам съездить в Ереван еще раз. Чтоб вспомнили.

—

В Ереван? — Беник вздрогнул.

—

Да. В Ереван. Чтоб память освежить.

—

Не стоит. Из-за такой мелочи.

—

Тогда расскажите сами.

—

Ну ездил. К Зойке. Решил жениться на ней. Жена опозорила. А ту я знал. Выслал ей, чтобы присмотрела жилье, ну и для хозяйства все, что нужно. Сыну мать нужна. А Зойка уже немолода.

—

А почему в Ереван?

—

Новое место. Там нас никто не знает. По прошлому. А сыну климат и фрукты нужны. Здесь он солнца не видит. Вот и решил так жизнь устроить. Заново начать, — Беник замолчал.

—

Ну и что дальше?

—

А что? Приехал я в Ереван. Дом она нашла неплохой. Но сама… Пила по- прежнему. Какая из нее мать? В письмах писала, что завязала с прошлым. Оказалось, что нет.

—

Ну и что вы решили?

—

Отбой ей дал. Вот и все.

—

А в Хабаровск зачем брали Русакову с собой?

—

Хотел перевоспитать. По-мужичьи. Ведь, кроме выпивки, других грехов за нею не водилось.

—

Что ж не привезли ее сюда?

—

Поселенцам не дают разрешение на вызов родственников. А она мне никто. Значит, и тем более. Ведь не мог же я расписаться с нею по чужому паспорту.

—

И где ж вы ее оставили?

—

В Хабаровске. Пусть ждет, пока освобожусь.

—

А как же с отбоем?

—

Временно дал. Испытательный срок до осени. Посмотрю, когда вернусь.

—

На кого? — поднял голову от протокола допроса Яровой.

—

На Зойку, — не моргнул Клещ.

—

Вам не хуже меня известно, что Русаковой нет. Она умерла. Вернее, задушена.

—

Как? Я ничего об этом не знаю.

—

Знаете. Она задушена незадолго до вашего вылета из Хабаровска. И при ней не оказалось денег, которые вы ей высылали. Они обнаружены у вас. В чемодане. Деньги, выданные Русаковой по переводу, были взяты работниками почты в банке. И купюры, вернее их номера, мне были известны. Они целиком совпали с теми, какие обнаружены у вас.

—

Это совпадение.

—

Такого не бывает. Две купюры под одним номером не выпускаются. И вы, как бывший вор, знаете это не хуже любого специалиста.

—

Но это мои деньги!

—

Да. Это деньги, высланные вами Русаковой. Но у нее, у мертвой, этих денег не обнаружено, — говорит Яровой.

—

Она мне их сама отдала. Ведь мы собирались сойтись. И Зоя сказала, что боится иметь при себе такую сумму. А поскольку мы решили создать семью, то главенство в ней и принадлежит мужчине. Он и распоряжается деньгами.

—

Но тогда почему она задушена?

—

А я при чем? — крикнул Клещ.