Утро без рассвета. Сахалин

Беник.

—

А чем докажет? — Встрял Вовка.

—

Что доказывать?

—

Ну, Скальпа? Положим, были. Ну и что, а «жмуром»

[13]

не делали. Не видели его.

—

Гиена со Скальпом засветилась. Он знает. Потом с нами летела. Вместе. И задавлена. Значит, была причина. От одного до другого дойти — просто, — перебил Клещ.

—

А мы скажем, что не убивали. Вот и все, — предложил Трубочист.

—

Если не убивали Скальпа, то почему Г иена — «жмур»?

—

Не знаем, кто ее грохнул, — стоял на своем Журавлев.

—

Зато он знает, во сколько она окочурилась и во сколько мы улетели, — сказал Клещ, понизив голос.

—

А почему мы ее убили? — не унимался Вовка.

—

Тебе ж сказано, он знает, что она летела вместе с нами, знает о деньгах. О переводе. Деньги ее у меня нашел. В лодке.

—

А чего не выкинул? — рассвирепел Муха.

—

Некогда было. Гнались они за мной. Удрать не удалось.

—

Лодку надо было затопить!

—

Подняли бы в два счета.

—

Зачем в лодке держал? — злился Муха.

—

А куда б я их дел? На книжку? Так это быстрее «на мушку» попасть.

—

Спрятал бы где в тайге! Закопал бы в землю. Отдал бы мне! Я б нашел куда спрятать.

—

Нашел! Я — фрайер фартовый, а и попух. Не думай, что надежнее меня упрятал бы! Кто знал?

—

Надо знать! Раз с тобой он говорил, надо было враз деньги прятать. Улика — хуже говна воняет.

—

Я посмотрю, как ты сам закрутишься, когда он тебя вызовет. Я тоже не хуже тебя — взад умен! — вспылил Беник и напомнил: — Веди себя с ним человеком, может и не заподозрил бы ни в чем. А то… На всех тень навел. И упрекаешь. Молчал бы уж.

—

Теперь попробуй пойми, кто где сглупил. Одно чую, крепко этот гад за дело взялся. Не миновать рук Ярового нам. Но за себя-то я спокоен. А вот за Трубочиста — нет.

—

А я чем хуже тебя?

—

Напомнить? Иль как?

—

Да, Вовка, с тобой и верно… Мы ж знаем, вместе были. В приступе, в бреду — ты все можешь растрепать. Всех перезаложишь. Конечно, сам того не желая. Болезнь виновата. Но мы из-за нее не должны страдать.

—

А при чем тут это? — не понимал Журавлев.

—

Видишь ли, твоя болезнь может стать крышкой всем нам. И ты прекрасно все понимаешь. Поговорим, как кенты, — предложил Клещ.

—

Тебе, как и Мухе, не миновать допроса у Ярового. Это уже понятно нам всем. Так?

—

Конечно, — поддержал Муха.

—

И с Яровым ты не отделаешься «темнухой». Он много знает. Пожалуй, слишком много для такой компании, как мы. И ты, Трубочист, не можешь ручаться за то, что не станешь психовать на допросе. И шарахнешься в бред при первом же приступе. Никто из нас троих не может быть уверен в том, что ты на время приступа не останешься в милиции. Ведь нести чепуху ты начинаешь сразу. И этим выдашь всех нас. В бреду ты говоришь всякое. И за то, что с тобой будет, что ты будешь трепать — никто отвечать не может. Всему виной болезнь. Но мы не можем рисковать из-за тебя! — говорил Беник.

—

Я не скажу! Ничего не скажу!

—

Заткнись! Уж знаем, как с тобой бывает. Сами измотались за дорогу. Наслушались всякого! — перебил Муха.

—

Я не буду психовать.

—

С ним ни у кого нервы не выдержат. И у здорового. По себе знаю, кто такой Яровой, — перебил Клещ.

—

Сам засыплешься, и нас затянешь, — подтвердил Муха.

—

А ты знаешь наш воровской закон. Когда могут влипнуть все, кто-то один должен вытянуть кентов, — говорил Клещ.

—

Как?

—

По нашему закону. Иль забыть успел его? Кто-то один из нас должен взять на себя все.

—

Но почему я? — взмолился Вовка.

—

А кто?

—

Разве я больше вас замешан? Иль больший куш сорвал?

—

Сейчас мы не о том говорим. Наш закон говорит, что в случае опасности для кентов, любой должен безропотно принять вину на себя. А ты, как самый ненадежный из нас, из-за здоровья, должен это понять сразу…

—

Но почему я?

—

Мог бы и я ради кентов взять на себя всю вину за Гиену и Скальпа. Вы меня знаете. Я не темню. Но ведь ты, Трубочист, можешь все испортить. На любом допросе. И выдать не только себя, а и Клеща. Уж положить голову, так быть уверенным, что остальные надежно вывернуться! Что не зря себя вместо них подставил. А ты — заложишь. По болезни. Так вот, поскольку так, на свободе должны остаться надежные, — говорил Муха.

—

Но почему я? — тихо удивился Вовка.

—

Это лишь одна из причин. Один из законов. Одно и первое условие. Теперь поговорим о втором. И ты его знаешь не хуже нас.

Кенты могут спасать того, кто, оставшись на свободе, сможет не только сам остаться полезным «малине», а и вносить долю за того, кто сел за него. Тебя, скажи, какая «малина» рискнет взять? Кому из кентов ты годишься в напарники? Сколько «малин» ты засыплешь из-за придури своей? Вор, не приносящий доход в общак

[14]

, — изгоняется. А как — тебе и это известно. Ты теперь не можешь быть вором. Именно потому еще — ты должен взять все на себя.

—

Но я и так отбыл. И немало. Все из-за кентов! Почему же опять

я?

—

Клещ тебе напомнил два закона. Но я тебе еще кое-что напомню. Ты знаешь нас. Тебе известно, что Клещ и я «в законе». А ты? Кто ты? Налетчик мелкий. Выручить нас— честь для тебя. Неужели я — душегуб — должен положить свою голову за того, кого в «шестерки» не взял бы! Где ты слышал, чтоб вор «в законе» положил голову за дерьмо. Такое, как ты? Иль забыл, что в прежние времена такие говнюки, как ты, пачками сдыхали за одного «законного»? Чем ты лучше их?

[15]

.

—

Да что там уговаривать! Иль забыл, что в законе нашем правило из правил считалось: получил деньги — сделай.

—

Ты о чем? — дрогнул голос Трубочиста.

—

О деньгах за Скальпа!

—

Так он убит.

—

Ты его убивал? Ты получил и не сделал! — взъярился Муха.

—

Деньги? Я об этом говорить бы не стал! Что деньги? Семь перстней! С бриллиантами и алмазами я отдал тебе за Скальпа! Иль мало заплатил? Иль цена была неподходящая? Да за половину этого — любой бы согласился и сделал! Давно! Без нашей помощи! Не торгуясь. Ты не сделал!