— Изменник — это, по-вашему, я?
— Точно так, господин герцог.
Вальдштейн помолчал, сжимая и разжимая кулаки; потом заговорил:
— Ваш дед холостильщик весьма громко отзывается в вас. Я принимаю на службу виновника моего падения, вы, фанатик чести, поступаете на службу к изменнику, и все это — при расположении звезд, в высшей степени благоприятном для меня, так же как и для вас — поскольку вы мне служите. Тот, кто управляет движением звезд, помимо всего прочего, оказывается весьма ироничным сочинителем фабул. Но ничего. Человек, сумевший расстроить планы Альбрехта Вальдштейна, сообразит и то, как ему выполнить задачу, возложенную на него тем же Альбрехтом Вальдштейном. Надеюсь, нет нужды инструктировать вас, как вам действовать и что говорить, когда вы предстанете пред королем.
— Действительно, это лишнее. Имею честь откланяться, господин герцог.
— Погодите, я должен еще дать вам денег на дорогу!
— Благодарю, обойдусь тем, что у меня есть.
Петр вышел.
— Повесить, повесить шельму! — прошептал Вальдштейн и тихонько заплакал от слабости, бессилия и унижения.
Спустя три часа, отлично освеженный горячей ванной и массажем, герцог вошел в комнату Кеплера попрощаться и поблагодарить — ибо герцог был отменно воспитан и учтив, — за гостеприимство перед тем, как сесть в карету, уже стоявшую перед домом. Ученого он застал в постели. События двух последних дней так потрясли его хрупкое здоровье, что он слег.
— Значит, конец, бесповоротно конец? — посиневшими губами едва прошамкал старик из-под своих перин.
— Если вы имеете в виду то, что было связано с Регенсбургским сеймом, — то действительно все кончено, — ответил Вальдштейн. — Я срочно отбываю в Мемминген, чтоб поспеть туда раньше, чем привезут известие о моей отставке.
— И вы уже ничего, совсем ничего не предпримете против этого, Ваше Высочество?
Вальдштейн пожал плечами.
— Стало быть, вопрос о выплате мне задержанного жалованья окончательно заложат ad acta? — спросил Кеплер изнемогающим голосом.
— Придется вам с этим примириться, господин магистр. Примиряюсь же я кое с чем похуже, чем потеря вашего убогого жалованья. Право, я очень удивлен таким жалким результатом — ведь по вашим расчетам звезды мне благоприятствовали — но будущее покажет, быть может, это мнимое поражение было мне к добру. А пока желаю вам выздороветь — и до свиданья.
— Я не увижу вас больше, мне тоже конец, — сказал старый астроном. — Но если у вас есть минутка времени, прошу выслушать несколько слов — мне нужно сказать их вам, чтобы не отойти туда, откуда нет возврата, обремененным нечистой совестью.
Герцог, с нетерпением во взоре, прислонился боком к сундуку, в котором ученый держал свое платье.
— Слушаю, но, пожалуйста, покороче.
Преодолевая затрудненное дыхание, ученый начал:
— Ваше Высочество были моей последней и единственной надеждой на справедливость и на то, что я все-таки получу деньги, которые мне задолжал дом Габсбургов. Вы обещали мне…
— …что помогу вам в этом, когда совершится мой coup d'Etat, — уже с раздражением перебил его Вальдштейн. — Но он не получился, так зачем же напрасно тратить слова?
— Я не сказал главного, — прошептал старик. — Мне так важно было, чтобы вы не отказались от ваших замыслов, чтобы ничто не отвратило вас от них… и вот, когда вы попросили меня узнать у звезд, каковы ваши перспективы, я допустил — клянусь, впервые в жизни! — обман…
— Обман?! — заорал герцог. — Значит, звезды не были благосклонны ко мне?!
— Нет, далеко не так. — На глазах Кеплера выступили слезы. — И я скрыл от вас огорчительное и тревожное обстоятельство, что планета вашего злейшего врага Максимилиана Баварского в данное время господствует над планетой Его Величества императора, так что с самого начала было вероятно, что Максимилиан добьется своего. Вдобавок Марс переходит через Весы, а Сатурн через Скорпиона, а это означает, что мы переживаем период нарушений договоров и законов, побед интриг и предательств, а также неудач добрых намерений, направленных ко всеобщей пользе. Но так как вера часто творит чудеса, я надеялся, что Ваше Высочество своей верой в себя и силой своего гения преодолеют эти неблагоприятные влияния, — и умолчал о них. И вот вы потерпели поражение. Когда вчера в моем доме появился этот дерзкий молодчик, я понял, что мой обман, единственное пятно на всей моей репутации ученого, единственное прегрешение против принципов честности и правды, принятых мною для себя, оказался ни к чему. Этот человек, да будет мне позволено выразиться несколько аллегорически, был неумолимым посланцем небес. Прошу Ваше Высочество принять во внимание, что я действовал с лучшими намерениями, и простить мне, дабы я мог предстать пред трон Всевышнего свободным от чувства вины…
— Иди ты к черту, старый дурак! — вскричал Вальдштейн и вышел, хлопнув дверью.
Тем временем Петр, зашив письмо Маррадаса в полу кафтана, скакал на север Германии, навстречу шведской армии, которая, по слухам, высадилась в Померании.
Часть третья
ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ «ВАЛЬДШТЕЙН»
(продолжение)
СЫР, ЗАСТРЯВШИЙ В ГЛОТКЕ
На правом берегу Рейна, там, где он, до этих мест текущий на запад, меняет свое направление и плавной дугой поворачивает к северу, на пять дней ходу тянутся скалистые горы, разорванные ущельями и поросшие грозными, гудящими лесами, названными, из-за темной своей окраски, Шварцвальдом, то есть Черным лесом. Поистине трудно себе представить нечто более черное, чем эти дикие, непролазные чащи древних елей с серебристыми стволами и ветками, согнувшимися под тяжестью лишайников, похожих на рваные клочья парусов на мачтах разбитых кораблей. Песчаные тропки теряются, исчезая в густых мхах и зарослях папоротника, населенных лесными духами, гномами и прочей чертовщиной. Тишина, ничто не шевельнется, разве что промелькнет, спасаясь, ласка. Есть здесь места, которых никогда не достигали солнечные лучи: там обитают медведи, барсуки и лисицы, и там-то — по крайней мере, такие ходят слухи, — обосновалась шайка разбойников, именующих себя веритариями. Одни считают их дьяволами, другие — ангелами-хранителями. Первые утверждают, что это обыкновенные грабители, только более многочисленные, лучше вооруженные и более свирепые, чем прочие представители этого ремесла. Другие придерживаются мнения, что название «веритарии», присвоенное этими разбойниками, избрано не просто так, а происходит оно от латинского «veritas», что означает «истина»; истина же, как известно, есть нечто чистое и Богу угодное; и будто веритарии ведут себя так, что сам Господь мог бы смотреть на их дела не иначе, как только с удовольствием и любовью, ибо они ни на кого не нападают, а, напротив, защищают подвергшихся нападению, не грабят, а прогоняют грабителей и не раздумывая бросаются на всякого, кто творит бесчинства, будь то лютеранин или католик, швед или немец. При всем том, однако, радоваться их присутствию в Черном лесу не приходится, потому что появляются веритарии всегда там, где готовится что-нибудь злое; и если до сих пор в окрестностях Черного леса было более или менее спокойно, то появление веритариев не предвещает ничего хорошего.
В Черном лесу везде избыток воды. Журчат ручейки, прыгая по камням, хрустальные водопады валятся из веселых горных озерков, украшающих склоны гор с конусообразными вершинами, среди которых самая высокая зовется Фельдберг, да и Бёлькен с Блауэном не намного ниже. На лесных лужайках и прогалинах с горьковатой травой пасутся коровы, равнодушные к перестуку дятлов и крикам иволг, ютящихся в ольшаниках. Здесь, в Черном лесу, собирает Дунай первые свои родники; а по долинам, где клубятся туманы, текут ручьи, и речки, и реки, причем Вутах, Вебра, Эльц, Мург и Альб впадают в Рейн, а Энц с Нагольдой — в Неккар. Чтоб покончить с описанием и перейти, как говаривали древние римляне, in medias res [57], скажем, что на берегу одной из этих речек, а именно Мурга, за околицей деревни Гернсбах, у подножья горы Холох, стояла в ту пору старая корчма «У вурдалака», без сомнения, помнившая времена, когда славной памяти Мартин Лютер только учился разбирать буковки, а
