– Чем же она плоха?
– Как чем? Разве не видишь? Суха, как щепка!
– Это ничего. Это дело поправимое. Не теряй их из вида, поглядывай, куда они пошли. А почему ты ничего им не сморозил, когда мы поровнялись с ними?
– А с какой стати непременно я? Не мне жениться – тебе! Ей сморозишь, а у нее муж какой-нибудь ответственный!
Желающий жениться волнуется, глядит через головы гуляющей публики, командует как на пожаре:
– Поворачиваем за ними! Держи прямее, не смотри, что проволока, а то уйдут! Прибавь ходу! Еще, еще! Бежим!
Полная блондинка в это время:
– А представительные какие! Должно быть, где-нибудь служат.
Сухощавая брюнетка от удовольствия шевелит ноздрями, как плавниками:
– Фигура! Рост! Полнота! Все как следует. Повернем за ними. Но где они? Вон они, вон. Отвернись от них, смотри в кусты!
– Ты сама отвернись, а я-то давно отвернулась…
И опять в прежнем порядке, – еще церемоннее, чем в первый раз, – проплывают мимо друг друга две пары, пара мужчин и пара женщин. Женщины, сколько могут, изгибаются корпусами прочь от мужчин; мужчины с такими же усилиями ломаются в талиях к женщинам…
IX
Идут два купца, два упитанных российских мужичка, с длинными туловищами, на коротких ногах, в сапогах, в картузах, с красными возбужденными лицами.
Оба сильно навеселе.
Идут, заплетаются ногами, рассуждают, смеются, бранятся, божатся. Иногда останавливаются среди дороги. Постоят, поговорят, пожестикулируют, хлопнут оземь картузами, пожмут друг другу руки, расцелуются и идут дальше.
Первый, весело сверкая белыми зубами:
– И никак не сообразишься с энтими бабами! То не было ни одной, только жена, приходилось даже пиявки на зашеину ставить, а то вдруг с двоими живу, окромя жены!
Второй разевает влажный смеющийся рот:
– С двоими? Хе-хе. Это хорошо. Как же так?
– А так. Сперва начал с одной жить, с какой попало, потом присмотрел другую, несравнительно лучшую. Договорился с ней о цене, дал задаток, чтобы к другому не перебежала, все честь честью. Потом, раньше, чем начать жить со второй, хочу порвать союз с первой, смотрю, а она у меня за три месяца вперед денег понабрала! Раз выпросила за месяц авансом, в другой раз за месяц авансом, так и набралось. Вернуть за три месяца отказалась, говорит: 'денег нет'. Но и той, вто рой, тоже хороший задаток уже даден. Что ты, думаю, будешь делать! Вот и приходится теперь, на старости лет, с двоими бабами жить, чтобы ни за той, ни за другой деньги даром не пропадали. И та отживает взятую сумму, и та. И к той наведываюсь, свое требую, и к той.
Второй, постарше и попьянее, потряхивает головой;
– Ну, нет, – хе-хе!.. Я своей финтифлюшке денег вперед никогда не даю… Сколько проработала, за столько время и получи… Если, допустим, она бросит меня сегодняшний день, то только за сегодняшний день и получит… Ни копейки больше!.. Сориться зря деньгами я не могу, у меня все-таки семейство… Отрывать зря кусок у жены, у детей, не могу, нет…
Оба идут бульваром дальше. И второй, что постарше и попьянее, все разрисовывает рукой в воздухе узоры и все повторяет:
– Ну, нет… Я не могу… Нет… Не могу…
X
Два красноармейца в длинных новых разглаженных шинелях, прямые, несгибающиеся, как деревянные, с позванивающими где-то под шинелями шпорами. И с ними две молоденькие, круто замешанные, высокогрудые бабенки. Бабенки в пестрых цветистых платочках, с густо нарумяненными щеками, с пудрой в бровях и ресницах.
Все четверо идут медленной развалистой походкой, одной шеренгой, в ряд. Дамы в середине, кавалеры по бокам.
Первая дама, увидев пустую скамейку:
– Чего-й-то мы все ходим да ходим? Что, ноги у нас нахальные, что-ли-ча? Сядем!
Лениво падает на скамью. Вторая дама:
– Сидеть лучше, как ходить.
И садится вслед за первой.
Первый красноармеец неохотно приостанавливается:
– Нет, ходить лучше, как сидеть.
Первая дама ему:
– Вы как себе хотите, а я больше не в силах ходить. Второй кавалер ей:
– А что, колеса не смазаны? Можно смазать. Первый как стоял, так и покатился от хохота.
– Га-гг-га! – гогочет он во всю глотку, кружась на месте волчком. – Га-га-га!
Кавалеры в конце концов тоже садятся. Они располагаются на скамье в том же порядке, в каком гуляли: по бокам дам. Каждый садится возле своей дамы, поворачивается к ней лицом, запускает одну руку между спиной дамы и спинкой скамейки, а другой рукой орудует спереди.
– Чур, рукам воли не давать! – сейчас же строго предупреждает первая, сразу почувствовав, как по ее спине уже за ползала, уже заискала большая пятерня кавалера.
– И вы тоже! – решительно заявляет вторая своему и делает несколько энергичных, но безуспешных попыток хотя где-нибудь отделиться от него, уже приросшего к ней каждой своей точкой, словно пластырь.
Некоторое время все молчат. Слышно только, как оркестр играет вдали вальс да медленно шаркает по песку ногами гуляющая публика…
– Вроде прохладно, – наконец бормочет первый кавалер, не разжимая губ.
– Потому что вроде вечером, – поддерживает разговор его дама.
Очевидно, вторая дама тоже считает своим долгом вы молвить несколько слов.
– Сегодня много парочков, – произносит она довольно сонливо.
– Оттого что воскресенье, – таким же голосом отзывается откуда-то из глубины ее кавалер.
И опять никто ничего не говорит. Только кавалеры все сопят, все ворочаются, все мостятся, каждый возле своей дамы. Вот первый что-то шепчет своей на ушко. Она:
– Не говорите, чего не следует. А то у меня у самой начинается впечатление.
– Вот и хорошо. Значит, мы с вами одного мнения.
– Хорошего мало. А своего мнения я вам еще не сказала.
Второй страстно шепчет своей, точно вгрызается зубами в ее ухо.
А она:
– Вы только об этом и думаете, больше ни об чем. И не стыдно вам? Не успели сесть, как уже начинаете. Как будто не можете так посидеть. Выдумайте какой-нибудь разговор. Отчего вы молчите? В то воскресенье я тоже вот так пошла гулять в парк с одним молодым человеком с нашего двора. Идем, гуляем
