Вера остается одна. Волнуется страшно. Старается идти своей обычной походкой. Идет, как будто не замечает шагающего ей навстречу Шибалина…
XII
Из глубины бульвара, точно из гулкого леса, плывут и плы вут мягкие, меланхолические, сжимающие сердце звуки оркестра, играющего какой-то вальс.
И так же плавно и так же проникновенно, с печатью глубокой мысли на лице, шествует из того же конца бульвара вместе с жужжащим роем гуляющих парочек крупная фигура Шибалина. У него записная книжечка в опущенной руке.
– Ни-ки-та??? – отступает и притворяется удивленной Вера, столкнувшись с Шибалиным нос к носу.
– Да, я… – серьезно отвечает Шибалин, едва заметно хмурится, опускает глаза.
– Не ожидала, не ожидала сегодня встретиться с то бой, – взволнованно повторяет Вера, а сама жалким и вместе жадным женским взглядом – как-то из-под низу вверх – всматривается в лицо Шибалина, тщетно ища в его выражении чего-нибудь нового, утешительного для себя.
– Сядем, – прежним, не злым, но и не веселым тоном предлагает Шибалин.
Они садятся на первую свободную скамью.
Едва сев, Шибалин прежде всего дописывает в записную книжку мысль, прерванную, было, его встречей с Верой, а теперь снова вдруг промелькнувшую в его мозгу.
Вера с робостью и вместе с тенью насмешки, искоса посматривает на него, когда он пишет.
– Ты тут работал… Я тебе помешала…
– Ничего, ничего… Ты ведь ненадолго…
Несколько мгновений они молчат. Потом расспрашивают друг друга и рассказывают один другому, как каждый из них жил это время…
– Ведь мы с тобой, Никита, так давно не видались, так давно! – горячо восклицает Вера.
Да, порядочно… – хмуро отвечает Шибалин. Во время беседы с Шибалиным Вера внимательно следит за ним и вскоре замечает, каким упорным взглядом он встречает и провожает проплывающих мимо женщин – ту, эту, всех. И в груди ее вдруг закипает неистовая, чудовищная ревность.
– Сидишь?.. – поднимается все выше и выше ее ненавидящий голос. – Глядишь?.. Выслеживаешь?.. Караулишь?.. Ловишь?.. Ну и как – попадаются многие?..
– Вер-ра! – с укором смотрит на нее в упор Шибалин. – Кто-кто, а ты-то не должна бы говорить обо мне подобных мерзостей! Что с тобой?
– Не смогла удержать себя… – не сразу отвечает Вера и никак не может успокоиться, глубоко дышет. – Слишком обидно было видеть, как ты тут блаженствуешь, в то время когда я так мучаюсь…
– Еще неизвестно, кто из нас двоих больше мучается, – произносит тихо Шибалин и опускает голову.
– А тебе-то что? – бросает Вера на него недоверчивый взгляд. – Ведь тебе все равно: не одна, так другая! Ведь мужчинам даже лучше, если у них каждый раз будет разная! По крайней мере это не свяжет их 'сво-бо-ды'! А я женщина, и я не могу так! Мне один нужен! Мне один ты нужен! Понимаешь? Только теперь я поняла весь страшный смысл выражения: не мил весь свет! Мне сейчас, после разрыва с тобой, не только 'не мил весь свет', но я даже не вижу этого 'света'! Ничего вообще не вижу! Вот гляжу и не вижу! Я только тебя одного вижу! Только ты один всегда у меня перед глазами! И проклинаю тот час, когда сделала такую непростительную глупость: послушалась твоего запрещения иметь от тебя ребенка и согласилась на аборт! С ребенком от тебя мне легче было бы переносить разрыв с тобой! А как я воспитала бы его! Вот из него-то я сделала бы человека! Это был бы второй ты, только лучше тебя, без твоих недостатков! Ведь у меня всегда была мечта: иметь ребенка, чтобы посредством него обновить, перестроить мир! Но не хочу об этом распространяться, раз уже вижу на твоем лице ироническую улыбку…
– Вера! Посредством ребенка обновить, перестроить мир?
– Да! Пусть это наивно, пусть это глупо с твоей точки зрения, но я-то этим жила! Понимаешь: жи-ла! А теперь мне нечем жить, нечем дышать, я пуста, я банкрот!
– Займись опять общественной работой. Помнишь, как ты увлекалась ею когда-то?
Смешно ты рассуждаешь, Никита! Общественная работа хороша, когда личное устроено, когда не скребет день и ночь здесь! Вернись ко мне – тогда я на какую угодно общественную работу стану! На любую! На самую трудную! На какую захочешь! На какую скажешь! Мне главное, лишь бы ты был опять со мной! А сколько новых красот женской души открылось бы тебе тогда! Ты увидел бы и узнал многое, чего не видел и не знал никогда! Я все сделаю для тебя, все!
– Вера, не растравляй себя напрасно: не говори о том, что невозможно.
– Почему 'невозможно'! Ты, Никита, упрямый человек, страшно упрямый! И никогда не веришь тому, что я тебе говорю! А между тем я уверена, что прежней нашей любви много мешали разные житейские мелочи и больше всего квартирный вопрос! Мы жались в одной комнате, и это постоянно раздражало тебя, настраивало против меня! А живи мы в двух комнатах – как я и предлагаю сделать теперь – тогда бы у нас все шло гладко! Ты жил бы в своей комнате, отдельно от меня, но и я находилась бы рядом, в смежной комнате, всегда у тебя под рукой! Днем мы работали бы, каждый у себя, а вечерами сходились бы вместе, для отдыха и наслаждения… Как хорошо!
– Вера, ты главное упускаешь из вида! Ты главного не хочешь понять! Ты не та женщина, которая могла бы заслонить собой от меня всех остальных женщин земной планеты! И я никогда не угомонился бы с тобой, никогда! Всегда мечтал бы о другой, лучшей, настоящей
– Никита, я хорошо изучила тебя! Мечтаешь о 'другой', 'настоящей', 'идеальной' ты только теоретически, только как беллетрист! И, гоняясь за отвлеченностью, теряешь то реальное, что имеешь: мою большую любовь! Сойдешься с 'другой', при чинишь мне боль, а такой любви у той, у 'другой', не будет – за это-то ручаюсь! Что же ты выгадаешь? Знаю, ты бежишь от моей любви, как от проказы, потому что до смешного дорожишь своей 'сво-бо-дой'… Глупый! А может быть, такой любви у тебя больше не будет! Что ты тогда запоешь? Вспомнишь когда-нибудь меня, пожалеешь, да будет поздно! И вот – чем фантазировать, мечтать о какой-то 'другой' – давай-ка лучше попробуем сойтись еще раз, но уже на других, совершенно новых началах!
– Пробовали, Вера, не раз. Сходились, расходились. И ни чего не получалось, кроме обоюдной муки.
– Ну – я тебя прошу – попробуем еще разок! Только один разочек! Последний! Уже по-настоящему последний!
– И 'последних' было у нас целых три. В четвертом не вижу надобности.
– Но на новых началах!
– Все испробовали, всякие 'начала'.
– А в разных комнатах не пробовали!
– Как не пробовали? Пробовали. Ты разве забыла?
– То было на разных квартирах, в разных домах, даже на разных улицах, а это будет только в разных комнатах, но в одной и той же– квартире!
– Вера! Но я ведь не люблю тебя!
– Никита! Ты это внушаешь себе! Я знаю тебя лучше, чем ты себя! Ты просто боишься, что я опять стесню тебя! Не бойся, не бойся, я теперь не такая. Я слишком много перестрадала за это время! Я дам тебе, как мужчине, полную волю и заранее прощаю тебе все твои будущие вины передо мной, как перед женой! Любовниц позволю тебе иметь! Лишь бы снова быть с тобой, снова иметь возможность заботиться о тебе, оберегать тебя! Видишь, на что я иду! Иметь любовниц никакая жена тебе не позволит, а я позволю – так сильно я люблю тебя!
– Вера, как ты мне ни доказывай это, а в благотворность нашей новой связи я все равно не поверю – никогда, ни за что! Я надолго напуган, я на всю жизнь напуган тем, что у нас уже было! Вспомни, когда мы разводились с тобой в последний раз, то вопрос стоял у нас так: продолжать жить с тобой означало для
