– А в чем?
– Душу ему вдохнул, – сказал Нил, довольный, что хоть что-то помнит из скучных церковных нравоучений. – До этого душа была только у одного Бога, даже у ангелов ее нет, а когда вдохнул в Адама, то теперь есть и у всех человеков. Даже у женщин, говорят, тоже есть, только поменьше. Совсем маленькая вообще-то.
– Значит, человек отличается от скотов, – подытожил Лоенгрин с той занудностью, из-за которой Нил иногда подозревал, что его сюзерен слишком уж засиделся в молодости среди монахов, – присутствием души. А все остальное у него, кроме души, такое же, как у скотов. И желания у него обычные, скотские. Я не говорю, что все скотские желания плохо! Если бы мы не следовали простым скотским желанием поесть и напиться – мы бы померли, не так ли?
– Так, – подтвердил Нил охотно и посмотрел все еще голодными глазами на разложенные припасы.
– Душа же проявляется только в том, Нил, что человек в отличие от скотов может заставить себя делать то, что совсем не хочется его скотской половине. Это может делать только человек! Ни один скот не утерпит, видя перед собой еду, чтобы тут же на нее не наброситься. Это хоть волк, хоть лев, хоть орел или пусть это не вкушающий мяса осел, козел или простой кролик…
Нил спросил с недоверием:
– И что же этот Симеон-столпник доказывает? Что он человек?
Лоенгрин кивнул.
– Молодец, Нил!
– Стараюсь, ваша светлость… Я угадал?
– Попал в точку, – заверил Лоенгрин. – Симеон-столпник доказывает, и другие святые подвижники доказывают. Все они доказывают прежде всего воздержанием. От еды, вина, женщин, музыки, соблазнов… Это не только самый простой способ, но и самый наглядный. Мы, кстати, все это делаем. Кто дважды, кто трижды в день.
Нил добросовестно подумал, но не вспомнил, когда же это трижды в день уподобляется Симеону- столпнику.
– И что, я тоже?
– И ты, – сообщил Лоенгрин, – если читаешь перед едой молитву.
Нил попытался вспомнить, насколько длинен промежуток между словами «Спасибо, Господи, за обед» и мгновением, когда он зачерпывает ложкой похлебку или разрывает жадными руками жареную курицу, потом решил, что если даже промежутка вовсе нет, а он хватает еду уже с этими словами, то и это весьма благочестиво, раз не забыл сказать такие слова. А это значит, что у него есть некоторое воздержание, а значит – и душа. И вообще он почти Симеон-столпник, только тот воздерживается просто чуть дольше.
Он повеселел, посмотрел орлом.
– Эт да! А мой отец так вообще, пока тоже всю молитву не дочитает до конца, к еде не приступает!
– У него силен дух, – одобрил Лоенгрин. – Думаешь, ему не хочется ухватить зажаренную курицу, рвать ее на куски и совать горячее сочное мясо в рот?
Нил раскрыл рот. Он вспоминал всегда спокойное лицо отца, величественное и достойное, ему казалось, что это отец и есть, а выходит, что он прикидывался?
– Он притворяется?
Лоенгрин на мгновение замешкался, не понял сперва простого вопроса, затем кивнул.
– Нил, человек от зверя тем и отличается, что умеет прикидываться. Человек – только тогда человек, когда прикидывается! Без прикидывания мы все – скоты. Просто животные. Но мы помним о божественной душе, что в нашем теле двуногого скота, потому стараемся себя вести так, будто эта душа не где-то затоптана под стельку сапога, а главенствует в теле!
– Во как…
– Просто, – закончил Лоенгрин, – у каждого душа на разной степени затоптанности.
– Даже у закоренелых злодеев?
– Даже у них, – подтвердил Лоенгрин.
Нил покрутил головой.
– Ну, не слишком ли церковь милосердна…
– Церковь, – сказал Лоенгрин, – не зря дает возможность спасти душу даже им, если успеют искренне покаяться перед смертью. Но только искренне, Господа не обманешь!
– И что, – спросил Нил с недоверием, – это спасет от наказания?
Лоенгрин усмехнулся.
– И не мечтай! От наказания не спасает, но душе в аду будет чуточку легче.
– Прохладнее?
– Или в язык забьют только два гвоздя, – предположил Лоенгрин, – вместо трех.
Последние крошки Нил собрал в ладонь, демонстрируя благочестивость, и отправил в рот, хоть уже и нажрался так, что дышать тяжело, но господин говорит, что человек тем и отличается от зверя, что соблюдает те ритуалы, что вовсе не являются необходимостью.
Глава 12
Лагерь их оказался на возвышенности, и хотя лес уходил дальше бесконечной зеленой шкурой неведомого зверя, но взгляд отсюда скользил свободно над кудрявыми верхушками и не мог оторваться от сказочного зрелища библейского величия, равного лишь первым дням творения мира, когда небосвод пылает пурпуром, воспламененные горные хребты облаков громоздятся за пределы Вселенной, сердце трепещет и сжимается от ощущения сопричастности к величию этой минуты…
Нил то и дело застывал, потом спохватывался и торопливо крестился, испуганно и восторженно разевая рот.
Но даже когда солнце опустилось за дальний лес, мир оставался светел и чист, хотя на него легла светлая прозрачная тень, ветерок утих, все застыло и приготовилось к ночи. Очень медленно все как бы покрывалось серым пеплом, теряло краски.
Но и потом не наступила тьма, на поляну пал печальный лунный свет, вдали закурчавился легкий туман, припал к земле и уже оттуда поднимался, становился плотнее, наполовину поглотил дальние кусты, но постепенно замедлил продвижение к их костру и наконец остановился вовсе, как осторожный зверь.
Нил уже лег и почти заснул, когда на той стороне поляны начал медленно разгораться бледно- сиреневый свет. Проступила призрачная, словно сотканная из тумана, небольшая арка, щедро увитая листьями. Она показалась Нилу темным входом для кроликов в их подземный мир, налилась светом, стала четче, и он наконец потрясенно сообразил, что он не спит и ему не чудится.
Он зашевелился, рядом прозвучал негромкий голос молодого герцога:
– Лежи тихо.
– Ваша светлость, – прошептал Нил.
Лоенгрин поднялся, обнаженный меч уже в руке, Нил и не заметил, когда рыцарь его обнажил, со страхом наблюдал, как он подошел к арке, а та, словно ощутив его присутствие, выросла в размерах.
Лоенгрин потрогал ее, с задумчивым видом поддел пальцем листья, отпустил, и они послушно опустились на прежнее место.
Нил все-таки поднялся, тоже вытащил клинок из ножен и пошел осторожными шагами. Внезапный холод пронзил его до пят, а нижняя челюсть запрыгала.
– Неужели… – прошептал он, – неужели…
Лоенгрин резко обернулся.
– Ты знаешь, что это?
– До…га…ды…ваюсь…
– Что?
Нил сказал дрожащим голосом:
– Мы совсем близко от Холма Эльфов!..
Лоенгрин огляделся, обнаженный меч в его руке все время хищно смотрел в сторону арки.
– Думаешь, они там?
– Но ведь… только что… ничего не было?
Вид у него был настолько потрясенный и перепуганный, что Лоенгрин напряг все мышцы и пригнулся с
