Пленку вытаскиваешь и медленно и осторожно вставляешь на ощупь кончиком в щелочку стержня, начинаешь наматывать, стараясь не поцарапать фотоэмульсионный слой. Так наматываешь всю до конца, закрываешь металлическим кожухом и закрываешь с двух сторон крышечками, что удерживают кожух в сомкнутом состоянии и не пропускают свет.
Только после этого можно сбросить одеяло и, жадно хватая свежий воздух, отдышаться. А потом полученную кассету вставляешь в фотоаппарат. И всего-то делов! Остается только снимать, тщательно выверяя расстояние, диафрагму и выдержку.
А потом так же в темноте вытаскиваешь пленку и заправляешь ее с великими предосторожностями в бачок для проявления. Потом, выбравшись из-под одеяла, заливаешь в бачок проявитель, поворачиваешь за выступающий стержень положенные семь минут, выливаешь проявитель в банку. Заливаешь воду и тщательно промываешь от проявителя, затем выливаешь воду и заливаешь раствор фиксажа. Тоже постоянно медленно проворачиваешь за пимпочку сверху, чувствуя, как внутри пленка купается в растворе, а когда пройдут положенные десять минут, тогда фиксаж выливаешь, а вместо него заливаешь холодную воду. Именно холодную, вообще с растворами температуру нужно выдерживать очень строго: холодные не проявят своих свойств, а от горячей потечет эмульсия. В любом случае пленка будет испорчена.
После фиксажа промывать нужно особенно тщательно, иначе останутся потеки соли и тут же испортят пленку. Ну, а когда все готово, пленку с величайшей осторожностью достаешь, прикасаясь кончиками пальцев только к перфорированным краям, прицепляешь на один кончик грузик, а другой конец прищепкой или скрепкой прикрепляешь к бельевой веревке.
Обычно нащелкиваешь несколько пленок, прежде чем взяться за проявку, так что на бельевой веревке висят, как правило, три-четыре, а то и больше этих пестрых лент. На каждой по сорок кадров, но только две трети более-менее удались по качеству, а из них не больше трех-четырех удовлетворяют и по композиции.
Теперь уже можно просмотреть снимки, правда, черное выглядит белым, а белое – черным. На пленках изображение, понятно, негативное, но половина дела уже сделана.
Затем наступает очередь собственно печатания фотографий. Своего фотоувеличителя у меня нет, беру в прокатном пункте, тащу «из города» на Журавлевку это громоздкое сооружение, дома завешиваю окна одеялами в два слоя, прибиваю края гвоздиками, чтобы не пробивались лучи света, и на всю ночь сажусь печатать снимки.
Вместо дорогих ванночек для растворов используются обыкновенные тарелки. Две на проявитель и фиксаж, называемый попросту закрепителем, и по тарелке с водой: обязательна промывка после проявления и фиксажа. А потом уже готовые снимки сбрасываются в таз с водой, где они дожидаются конца операции.
В отличие от проявления пленки печатать на бумагу можно при слабом красном свете, так что удается следить за появлением изображения на бумаге. Едва кажется, что уже все в порядке, поспешно вытаскиваешь из проявителя, торопливо споласкиваешь и бросаешь в фиксаж. Там могут полежать дольше, главное – не передержать в проявителе. Правда, когда «вытягиваешь» снимки с очень темных негативов, то приходится и под светом держать долго, и в проявителе оставлять до упора, но с нормальными снимками главное – не передержать.
Потом наступает завершающий этап: в тазик с водой добавляешь соды, разбалтываешь, мокрые снимки вытаскиваешь и клеишь на оконные стекла. Благодаря соде, фотографии становятся глянцевыми и, высыхая, с легким отщелкиванием отлепляются и падают на пол.
Я поднимаю их, свернувшиеся в трубочки, укладываю между страниц книг, а сверху придавливаю чем- нибудь тяжелым. Все, процесс закончен. Через некоторое время можно будет раздавать снимки восторженным друзьям.
Конечно, это все упрощенно, на самом деле весь процесс намного сложнее и тяжелее, но все-таки фотографии мы делали!
У нас уже настоящий душ: я вкопал во дворе четыре столба, соорудил сверху навес, встащил туда бочку и заполнил водой. Солнце нагревает бочку, и, открывая кран, можно наслаждаться под струей воды. Я приделал сеточку, получился настоящий дождик.
Пришли повестки из военкомата, Журавлевка забурлила, мы не могли дождаться дня, когда же наконец эта медкомиссия. Все готовились изо всех сил, кто отжимался и подтягивался, ибо в армию не берут тех, кто не сможет подтянуться на турнике десять раз или отжаться тридцать, кто-то, подобно Вовке Евлахову, учит на память таблицу окулиста.
В большой комнате нам всем велели раздеться, одежду оставили на длинном ряде стульев, пришла молодая женщина с кучей бумаг в руках и повела по кабинетам. В первом всего лишь измеряли рост, вес, кровяное давление, а дальше пошли кабинеты специалистов: терапевта, хирурга, окулиста, стоматолога…
Мое настроение упало после первого же врача. Хоть я и не надеялся попасть в армию, но все-таки надеялся хотя бы чуть продержаться в общей группе, но меня забраковали в первом же кабинете, что, однако, не освободило от необходимости пройти остальные. И в каждом отмечали на листке: «негоден». В каждом!
Нас водили, как стадо овец, скоро мы перестали стесняться, переходя голыми по коридору из кабинета в кабинет, заходя голыми даже к стоматологу или окулисту, ведь в следующем кабинете нам заглядывали в задницы, потому для врачей проще, чтобы мы и не одевались, а что чувствуем мы… но солдаты должны быть готовы ко всему.
Евлахов вышел зареванный: хоть и выучил таблицу и отвечал почти верно, но врач что-то заподозрил и, отойдя к дальней стене, показывал ему пальцы и спрашивал, сколько их. Гену Босенко забраковали из-за того, что у него нет одного из коренных зубов. Приговор: будет есть медленнее других, а такое в армии недопустимо, может ослабеть, похудеет. Такие к службе в армии непригодны. И еще из моей родни вылетел Саша Кудрявцев: у него зрение оказалось минус полтора, о чем он даже не догадывался, полагая, что с глазами все в порядке.
Это был позор, я стеснялся выходить к водозаборной колонке, чтобы не встретить знакомых парней или девчонок, которые обязательно спросят: а тебе когда в армию? А если все-таки приходилось, сперва долго высматривал через дырку в заборе, чтобы никого не было поблизости, торопливо выскакивал и спешил к колонке, жал на рычаг изо всех сил, чтобы полный напор, и так же бегом, расплескивая воду, нес ведра обратно.
Еще через месяц отобранным счастливцам повестками сообщили, чтобы прибыли на вокзал в такой-то день и в такое-то время. Отгремели веселые проводы, парней повезли на вокзал, а я прятался в комнате и
