Подходит время выхода из типографии первой книги. К нам в офис, что находился в каморке нашего художника, явились представители крупнейшего книжного магазина из Перми, две женщины: директор и лучший продавец – ослепительно красивая молодая женщина, которую все сразу же окрестили «Мисс Пермь» по аналогии с как раз проходящим первым в России Международным конкурсом красоты, где самой красивой все мы единогласно считали представительницу Перми.
Пока вели переговоры, а потом утрясали пункты договора о поставке книг в Пермь, мы с этой суперкрасавицей, что сразу покорила мужчин «Змея Горыныча», смотрели друг на друга блестящими глазами. Многое стало понятным без высоких слов. Когда наш главный редактор уединился с директором набрасывать черновик соглашения, я поинтересовался у Лилии, так звали эту красавицу, как насчет того, чтобы бросить эту дикую Пермь, как я бросил не менее дикий Харьков, переехать в столицу мира и галактики Москву, где она будут помогать мне с тиражом, так как издавать я могу, а вот торговать, увы, надо учиться. Как поневоле учились большевики, перехватив власть у Временного правительства.
– Я приеду, – ответила она, глядя мне в глаза.
– Когда?
– Я должна вернуться в Пермь, чтобы взять расчет в магазине.
– Хорошо, не затягивай.
И снова ничего друг другу не сказано, мы же зрелые люди, мы все понимаем и чувствуем, кому можно доверять, кому нет. Она уехала в Пермь, там сообщила о своем желании взять расчет и ехать в Москву. Абсолютно все: подруги, родители, просто родня, знакомые, коллеги и сослуживцы – все в один голос и одинаковыми словами уверяли, что она круглая дура, если поедет, в Москве пропадет…
…и Лилия тут же приехала… оставив мужа и двух детей: так как в Москве их деть некуда, у нас ни кола ни двора, детям пришлось остаться с бабушкой и дедушкой. И начали мы без красивых слов и сердечных клятв нелегкую жизнь частных предпринимателей, плюс в России, плюс с постоянно меняющимися правилами, с дефолтами, чудовищной инфляцией, произволом властей и всесилием мафии.
Когда началась перестройка и все с нею связанное, я отошел от ЦДЛ, будучи выше головы занят своей фирмой, но взносы платил исправно, а когда парторганизация самораспустилась, спрятал партбилет в сейф.
Когда встретился с Лилией, и она переехала в Москву, то, смущаясь, попросила положить ее партийный билет ко мне в сейф. Я открыл, она увидела, что в пустом сейфе только и лежит единственно ценное – мой партбилет.
Вбежал довольный Дима, наш главный редактор.
– Класс!.. такая акция, такая акция!
Я насторожился.
– Что там?
– Фирма МММ заплатила московскому метрополитену за три дня вперед! И теперь проезд для всех бесплатный!
В комнате раздались довольные вопли, пошли разговоры о лихости и крутости фирмачей, я ощутил, как во мне сразу начинает расти злость и раздражение.
– Да пошли они!.. Я все равно буду платить за проезд!
Все сотрудники фирмы, мы тогда снимали офис в библиотеке на Солянке, смотрели на меня с великим удивлением и непониманием.
– Юрий Александрович! Почему?
– Да потому, – отрезал я с еще большим раздражением. – Не хочу, чтобы кто-то за меня платил!
– Но ведь уже заплачено!
– Ну и пошли они с этой платой! Я не хочу быть должным этим купчикам!
– Почему купчикам? МММ занимается экспортом компьютеров. И комплектующим к ним.
Я отмахнулся.
– Какая разница? Замашки купеческие. Нет, я не принимаю их… оплату. Я… предпочитаю платить сам.
И к великому удивлению своих сотрудников, я бросал пятачки в щель отключенного автомата, мне пытались объяснять, что все «уплочено», я отмахивался, не вступать же в дискуссии с бабкой- контролершей, и бегом спускался по эскалатору, чувствуя себя свободным… Ну как объяснить, что если принять кем-то оплаченный проезд хотя бы в метро или троллейбусе, то уже становишься несвободен по отношению к тому человеку?
Мне кажется, вот такая моя щепетильность тоже побудила некоторых практичных сотрудников уйти поискать другие места, хотя, повторяю, платил я щедро, ничего не оставляя себе.
Родители… Пока они живы, мы отделены ими от небытия, как прочным забором. И знаем, что у нас есть еще по крайней мере лет двадцать жизни в запасе. И сколько бы родители ни жили, у нас эти двадцать лет лежат неизрасходованные, хотя сами растем, взрослеем, даже старимся. Но как только из жизни уходят родители, наш счетчик включается…. И вот пошли расходоваться уже наши неприкосновенные годы…
Этим ли я руководствовался, или же за своими якобы сугубо рационалистическими рассуждениями прятал любовь к матери, которая так мало видела в жизни хорошего и так мало ела сладкого, что я при каждом удобном случае ездил в Харьков, навещал, а когда выяснилось, что мать уже практически ничего не видит, тут же взял билеты и привез ее в Москву, поместил в клинику Федорова.
Операция прошла успешно, но мать сама все испортила, когда бросилась поднимать соседку по палате. Дело в том, что после операции на глазах нельзя даже пукнуть, не то что поднять чайник или наклониться: соседка это помнила, а вот моя мать слишком уж привыкла помогать людям себе в ущерб… Решила помочь подняться соседке… и швы разошлись, меня срочно вызвали в клинику, необходимо делать вторую операцию.
