емким словом «бизнес-леди», хотя чаще всего там и не пахло ни бизнесом, ни ледьством, демонстративно избегают мужчин с их завышенными требованиями, предпочитая пользоваться широчайшим спектром всевозможных гаджетов, услужливо выброшенных на рынок предприимчивыми бизнесменами.
Те и другие сейчас одинаково потрясают плакатами и требуют прислушаться к их гласу общественности, они-де резко против разработок искусственного интеллекта, сейчас любые технические новинки все больше разводят мужчин и женщин в стороны, а это неправильно…
Неправильно, согласился я, но и тормозить прогресс – неправильно.
Прибыла полиция, начала оттеснять протестующих на тротуар, освобождая проезжую часть, но демонстранты уперлись, все поднимают над головами телекамеры с широким обзором, надеясь поймать хоть какой-то момент, который можно истолковать как «бесчинства силовых структур».
Полиция, как и водится, скисла, она ж гуманная, не какая-нибудь грубая милиция, пришлось вызвать жандармов. Эти ребята покруче и пожестче, в ход пошли дубинки, как бы ни уважали права личностей, но надо уважать и права общества, а я, пока там шум и крики, включил новостной канал, где специалисты по искусственной коже как раз сцепились в дискуссии друг с другом, одни доказывают, что помимо косметического эффекта она обладает еще и защитными свойствами, другие уверяют, что искусственная кожа, несмотря на ее красоту и востребованность из-за отсутствия морщин, «не дышит», и очень скоро прибегнувших к этой сомнительной новинке накроет волна тяжелых болезней.
Как водится в таких случаях, обе стороны обвиняли друг друга, что их работы проплачены могущественными корпорациями, зарабатывающими десятки миллиардов долларов как на производстве искусственной кожи, так и на средствах по уходу за своей родной.
Я взмахом руки переключил на другой новостной, там звучат песни времен СССР, сейчас это модно. Выросло и повзрослело первое поколение, у которого нет мещанской обиды на коммунистов, что злобно захватили власть в империи и угнетали, угнетали, угнетали, не давая нажраться вдоволь западных свобод.
Старое поколение еще не вымерло, оно продолжает люто ненавидеть коммунистов, что «испортили им жизнь», но у руля их сменили уже те, кто родился в период распада сверхдержавы и уже не помнит очередей за хлебом и пустые полки магазинов.
Они, выросшие в свободном обществе, могут объективнее оценить, что же случилось в октябре тысяча девятьсот семнадцатого, что происходило дальше и почему лучшие и чистые люди во всем мире искренне верили в коммунизм, создавали в своих странах коммунистические партии и всячески помогали Советской России, даже гибли за это святое дело, как супруги Розенберги или Сакко и Ванцетти.
На волне этого интереса сейчас снимают фильмы о той грозной и великой эпохе: драмы, мелодрамы, трагедии, боевики, сериалы, художники перешли на создание полотен на темы великих строек коммунизма, писатели спешно листают старые подшивки газет, выискивая новые темы для бестселлеров.
На аукционах Сотбис за большие деньги продаются любые вещи той эпохи, коллекционеры устраивают выставки, где с гордостью похваляются богатствами…
Все это здорово, но все-таки этих вот нужно останавливать, пока снова не привели страну к октябрю семнадцатого года. Великое прошлое пусть остается в прошлом, об этом постоянно твердит Энн, а я с нею согласен в этом без всякого внутреннего протеста.
Жандармам удалось освободить две полосы, и автомобили поспешно ринулись в эту щель, а потом на просторе все ускорились, потому что опоздунам надо наверстывать упущенные возможности.
Энн вышла навстречу, я выскочил и распахнул перед нею дверцу, рисуясь своей воспитанностью, сам довольный и гордый, что я вот такой.
– Ах-ах, – сказала она, но я видел, что ей приятно, – ты тоже против прогресса? Как старомодно!
– Еще как, – согласился я счастливо. – Меня тянет даже баллады в твою честь складывать, а то и сочинять! Могу даже перед твоим балконом исполнять. А ты мне сбросишь конец шарфа, чтобы я к тебе взобрался…
– А другой конец шарфа будет на моей шее? – осведомилась она. – Да и далековато тебе будет карабкаться на тридцать второй этаж, дорогой мой Ромеро…
– А не Ромео? – спросил я.
Она помотала головой:
– Пришлось заменить на Ромеро, чтобы не было ассоциаций с Ромео Баттини, видным деятелем фашизма в Италии. Никто и не заметил разницы, так что все в порядке. Кто теперь слышал о каком-то Шексперге?
– Может, – сказал я неуверенно, – Шекспире?
Она отмахнулась:
– Ему тоже пришлось заменить имя… Нет, имя оставили… вроде бы, а вот фамилия, увы, совпала с той, что у террориста, который взорвал в Нью-Йорке вокзал.
– А-а, – сказал я, – тогда да, понятно. Но это неважно, это все уходит в прошлое. Еще лет через двадцать никто и не вспомнит ни о Шекспире, ни о Шексперге. Как у тебя с фильмами, еще не кончились?
Она вздохнула:
– Да, мы их почти все умиротворили, однако с фильмами вообще трудно. Народ их теперь почти не смотрит, несмотря на все спецэффекты, ухищрения и вложенные деньги. Сейчас новости настолько интересные и разнообразные, что просто оторваться трудно, какие там фильмы, какие боевики, какие ужастики?
– Ну да, – промямлил я, – это да… к тому же ужасников не осталось, верно? По-моему, всех истребили?
– Ну, – ответила она задумчиво, – вообще-то, еще есть…
– Это когда кто-то прищемит пальчик? – спросил я. – А если молотком попадет, то вообще катастрофа?
Она улыбнулась своей тихой ровной улыбкой:
– Ты всегда такой резкий в определениях…
Я кивнул, не зная, что сказать. Сейчас в продаже новая модель sweet dools, свидолок, как зовут в обиходе, без всяких гипертрофированных вторичных половых, без бурных эмоций, очень ровная и даже интеллигентная модель секс-партнерши, я еще в первый раз, когда увидел, то дернулся от потрясающего сходства с Энн.
Потом как-то пришлось побывать у Кириченко, его новенькая свидолка время от времени заходила в комнату, подавала кофе и печенье, сдержанная, воспитанная, очень спокойная, отвечала мягким голосом, но не слишком, без заискивания, с достоинством, и сейчас вот я смотрел на Энн и с ужасом видел, как эти гады сумели скопировать пусть даже не лично Энн, но этот тип женщин, причем не только внешне, но и в поведении.
– Что-то случилось? – произнесла Энн. – Ты так смотришь… Работа совсем заездила? Ты и появляться стал реже… Последний раз был уже и не помню когда!
– Время летит, – согласился я. – А работы все больше.
– Счастливый, – произнесла она. – А вот мы свою практически выполнили. Уже три четверти работников уволены, а нам осталось еще около двух месяцев завершать… а потом…
– Такие кадры, – сказал я бодро, – не останутся без работы!
Она улыбнулась, некоторое время смотрела ожидающе и с вопросом в глазах, потом кивнула и стала смотреть в окно, спокойно и отрешенно, тихо наслаждаясь комфортом в салоне, тихой музыкой, моим присутствием, лицо у нее стало таким светлым и чистым, что у меня мелькнула мысль предложить ей поработать у нас, что-нибудь бы нашли…
– Кстати, – сказал я, – видел анонсы какого-то фильма про вампиров. Неужели выпустят в прокат?
Она кивнула, лицо сразу омрачилось.
– Уже выпустили, – произнесла она хмуро, – кто-то недоглядел, если не сознательная провокация. Сейчас там разбираются, многих уволили, а кто-то пойдет под суд… Оправдываются, что вампиры у них все хорошие, любят, страдают, кровь у людей почти не пьют… а если пьют, то у плохих… Понимаешь, вампиры – это вторая гадость после Робин Гуда. Все мы с детства бунтуем против правил, даже примерным школьникам отличникам хотелось бы стать Робин Гудами, потому они с таким удовольствием смотрят о лихих
